Сто фильтров и ведро - [28]
Лера — того же мнения. И после Нового года спокойно говорит ей, что с ней не сработается. Благо, у нас есть отличный и проверенный бухгалтер на замену, Танечка, легкая, быстрая, неизменно доброжелательная и очень грамотная. Абдулл-Хафизовна покинет нас, унося свою лень, приторные духи, паршивый характер и тяжелые византийские одежды Итак, с бухгалтером мы решим. Не ясно, как быть с другим — с тем, что фирма напоминает клуб или сходку футбольных фанатов. Сплошная говорильня, у всех идеи и планы, на завтра — новые идеи и планы, ничего не доводится до конца. Или — говоря моим языком — ситуация, в которой коллегиальность подменяет компетентность.
Перед уходом, а увольняем мы ее в первых числах марта, Абдулл-Хафизовна пытается создать нам дополнительные проблемы, точно имеющихся мало. Она начинает зудеть, что склад не относится к структуре бухгалтерии, накладные обязана давать секретарь, словом, морочить голову, как умеет одна она. Нечего делать, мы нанимаем кладовщика — прежний, мальчик из «Zepter» просто канул, растаял в коридоре без отчета и передачи дел, и я, наконец, запрещаю Абдулл-Хафизовне обращаться к секретарю вообще. Вовне нас ругают на все корки — Чернавцева квасится дома и интригует как помешанная! У нас не будет фильтров, фирма лопнет, мы умрем и нас за волосы стащат в братскую могилу. Но мы-то знаем, что фильтры будут. И что Чернавцева будет посрамлена, разбита, и проклята навеки. Как все, кто вторгались в Россию. И все-таки мы нервничаем.
Нервничает Любовь Семеновна: зал стоит пустой, на обучение приходят по три с половиной человека. Любовь Семенова — по знаку Весы, а это плохо для бизнеса: день она в миноре, день — порхает, ее мотает от одного полюса треволнений к другому, от поражения — к победе, от радужных надежд — к видениям загробной жизни. Она курит дамские сигареты и хрустит пальцами. Она придирчиво оглядывает себя, снимая с блузы невидимый сор. Она готовится к военному параду, который переносят изо дня в день. Она идет по коридору к вам навстречу, неся стопу книг, и вы чувствуете себя так, будто сейчас она преподаст вам урок географии и поставит кол. Вы чувствуете себя именно тем идиотом, который не знает, где находится Саргассово море. Она без конца советуется с Лерой. Обе ковыряются с расчетами и рассуждают, как стимулировать деньгами работу сети.
Я не вникаю в это по понятным причинам. Я не хочу ничего слышать про сеть — хватит, что мне приходится писать все рекламно-информационные материалы и другие документы для так называемой «папки презентанта», потому что чеховский Юра не сделал ни черта. Он приходит на работу поздно, заговаривает с дамами, подолгу смотрит в окно. Дышит на него, трет рукавом. Дам он называет сударынями. Он щиплет бородку и не может погладить свой пиджак. Он выглядит неприкаянным и потерянным. Навязанным нашей эпохе. Когда он смотрит на меня, близоруко щурясь, меня мутит от раздражения. Почему кто-то всегда работает за этих неврастеников с их похмельным синдромом и монологами ни о чем?
И, разумеется, все, что я делаю, используется шиворот-навыворот.
Если я делаю рекламные листовки для фильтров и для обучения, указывая в них адрес и телефоны компании, их правят — чтобы не указывать ничего, и раздают в руки менеджерам МЛМ — братьям и сестрам нашего Юры — а мне во что бы то ни стало нужно сделать первый шаг к продажам со склада. Если я договорился в лучшем из хозяйственных магазинов, чтобы там выставили наши фильтры — и целую экспозицию сопроводительных материалов, — и беру на переговоры Хоменко, та в самый радостный момент назначает продажную цену фильтра — цену МЛМ. При магазинной наценке фильтр выставлен ценой в тысячу долларов США — почему не в три тысячи? Но мне отвечают: ничего, пусть люди увидят фильтр по этой цене, тогда, дескать, мы стимулируем продажи МЛМ. Если я объясняю, что надо переходить к продажам со стендов, все согласны со мной — главное, лучшие менеджеры этой чертово-матерной сети, которых, конечно же, нет, когда доходит до продаж. Мне абсолютно ясны три вещи: раз — меня слушают, чтобы сделать наоборот, или не сделать вообще, два — мне не доверяет Иришка, три — мы тянем фирму в разные стороны, причем, я делаю все, остальные — ничего. Я — Мистер Правильный, Который Надоел. Я доктор, чьи рецепты засовывают подальше и становятся в очередь в винный отдел. Я — громкоговоритель на столбе, мимо которого идут озабоченные люди.
Как белый день, мне ясно, что тут не заработаешь и я попусту трачу время, силы, нервы. Как-то я в лоб спрашиваю верную Вартанян: почему Ира не доверяет мне? И получаю ответ, который ждал: боится захвата власти. Власти — какой и над чем, над долгами, стульями в зале, девочкой Гитой, этой каждодневной морокой, которую они тут называют работой — над чем именно? Над всем.
Это — ново.
Как обычно в таких случаях, я одеваю пальто, поднимаю воротник и, оставив портфель на работе, выхожу из здания института, смешиваюсь с толпой и иду несколько остановок до метро. Это метро Таганская. Напротив — театр «На Таганке», продают цветы и газеты, пахнет жаренном мясом и угаром, запах стоит в сыром воздухе, несмотря на то, что ветрено. За порталом метро высится церковь. Меркнут предвечерние облака. Проститутки в черных пальто жмутся у входа в метро. Дальше, у киосков мужчины пьют пиво из бутылок, сидят за кружками на террасе. Мое место там. Потягивая пиво и глазея на прохожих, я жду, пока зажгут городские огни, и я, как в юности, почувствую себя частью этой круговерти. Я больше ни о чем не думаю. Я уподобился отражению в витринном стекле, в которое мирно втекает толпа, в нем полощутся перетяжки над дорогой, в нем проезжают троллейбусы и горят далекие огни. Есть еще кое-что, кроме дурацкой фирмы — весь остальной мир. Мне просто нужно посидеть на веранде распивочной, за кружкой светлого под полосатым тентом, плещущемся на ветру. И завтра я буду новым человеком.
«Как молоды мы были, как искренне любили, как верили в себя…» Вознесенский, Евтушенко, споры о главном, «…уберите Ленина с денег»! Середина 70-х годов, СССР. Столы заказов, очереди, дефицит, мясо на рынках, картошка там же, рыбные дни в столовых. Застой, культ Брежнева, канун вторжения в Афганистан, готовится третья волна интеллектуальной эмиграции. Валерий Дашевский рисует свою картину «страны, которую мы потеряли». Его герой — парень только что с институтской скамьи, сделавший свой выбор в духе героев Георгий Владимова («Три минуты молчания») в пользу позиции жизненной состоятельности и пожелавший «делать дело», по-мужски, спокойно и без затей.
В сборник «Город на заре» входят рассказы разных лет, разные тематически, стилистически; если на первый взгляд что-то и объединяет их, так это впечатляющее мастерство! Валерий Дашевский — это старая школа, причем, не американского «черного романа» или латиноамериканской литературы, а, скорее, стилистики наших переводчиков. Большинство рассказов могли бы украсить любую антологию, в лучших Дашевский достигает фолкнеровских вершин. Его восприятие жизни и отношение к искусству чрезвычайно интересны; его истоки в судьбах поэтов «золотого века» (Пушкин, Грибоедов, Бестужев-Марлинский), в дендизме, в цельности и стойкости, они — ось, вокруг которой вращается его вселенная, пространства, населенные людьми..Валерий Дашевский печатается в США и Израиле.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.