Сто эпизодов - [71]
А куда еще с ним ходить, мать, только на станцию, а куда еще, вон тогда в кино с ним пошли, так там такое показали, что он помнишь тогда неделю потом выл и заикался, ну его кино это, а тут, мать, нормально, поезда это самое, стоит себе смотрит, и пивка там можно взять, он стоит там, поезда там ездюют, а я сяду, пивка возьму, не, мать, пивка надо, надо, пивка — это надо.
В лесу они сначала в ножички играли, кидали ножички в деревья и немного друг в друга, ножички втыкались плохо, тупые потому что были, и они постепенно заблудились. Вроде бы все рядом, и сквозь деревья иногда виднелся девятиэтажный дом, и поезда проезжали, но куда бы они ни шли, никак не могли выйти к дому или к станции или хотя бы к железной дороге. А уже вечер, и потом ночь, и вот они, как и планировали, остались в лесу. Но паники не было, нет, паники не было. Все-таки их много было, и не так страшно. Сначала разговаривали, страшные истории рассказывали про то как мальчик пошел гулять на станцию и его задавило экскаватором, а в гроб положили только военную форму. А потом просто раз — и уснули все. Сидя, прислонившись спинами к стволам деревьев. Только Сережа Ваков все втыкал и втыкал свой ножичек в то, что попадалось под руку. Втыкал и втыкал.
Не, мать, ну чево, гуляют, придет, придет, чево реветь-то. Мы вот бывало тоже до ночи это… Сидят где-нибудь, дело молодое, ну чево дети, здоровые уже как это. Да не ори ты, мать, придет, я тебе говорю. Да куда идти, чево идти-то, сам придет, находился уж за день, буду я бегать еще, да ладно, ладно, схожу, схожу.
Люсь, а твой дома? А моего не видела? А твой? Да-а? А мой нет. Твоего? Нет. А у моего был. А у твоего? Не, мой нет. Да нет, нет, у моего и не было. А твой был? Не был? Мой-то был. Сегодня. Вчера не был, а сегодня был. А твой говорил? Мне ничего не говорил. Твой? Да что ты… А мой нет, вроде. Ну, с твоим, наверное. В школе? А что школа? Образование вообще, я считаю, должно быть платным. Бесплатное хорошим не бывает. Да, и здравоохранение. Во всех развитых странах давно действует страховая медицина. Человек часть своего заработка как бы направляет на свое же будущее лечение, то есть заранее платит, и пенсионная система накопительная должна быть, человек всю жизнь зарабатывает себе на достойную пенсию, ты пойми, именно такая система делает человека по-настоящему независимым от государства, делает его настоящим гражданином. А мой нет. Куда? Да ты что? Ой, ну ты скажешь тоже. А мой не предупредил. А твой? Да? Ну ладно тогда. Ну давай, договорились. Ну давай. Давай. Ну давай, да. Давай. Ну давай. Пока.
Ну чево, я походил, нету, ну я далеко-то не заходил, вроде не заметил ничего такого подозрительного. Да ладно, ну чево, чево, мать, чево ты. Ну я потом еще пройдусь. Нету. Нету, говорю тебе. Все.
Утром проснулись. Свежо, хорошо. Отдохнули, выспались. Сережа Ваков неподвижно лежал на земле с закрытыми глазами. Рядом валялся ножичек. Трясли его, прислушивались к дыханию — ничего. Умер, наверное. Тем более ножичек, да. Ну, Серега он вообще такой, не поймешь его. Помните, как тогда, в прошлом году на станции? Ну вот, а сейчас вообще. Допрыгался. Все ему ножички. Ладно.
Подошел Александр Иванович, человек в очках, с какой-то штуковиной в руках, то ли с миноискателем, то ли просто со старческой деревянной клюкой, и он этой штуковиной производил равномерные движения в траве над поверхностью земли, как будто сапер, ищущий мину. Александр Иванович был, кажется, родителем одного из мальчиков, а может и нет, может, он просто жил в девятиэтажном доме, или в тех пятиэтажках, в общем, трудно сказать, кем он был на самом деле.
— Александр Иванович, а Сережа, кажется, умер.
— Умер? Ну-ка, ну-ка… — подошел.
Сережа открыл глаза, внимательно посмотрел на Александра Ивановича и сказал:
— Ну, наконец-то. Совести у вас нет.
— Ну-с, видите? А вы говорите умер. Нет, не умер. Не умер.
Ну вот, мать, а ты говорила, я же говорил придет, живой-здоровый, где шлялся гад, мать извелась вся, где сволочь шлялся, мать тут вся изоралась, уже не знали что и делать, облазили тут все, где шлялся гад, где шлялся, где шлялся, ох… о-о… где гад… ой, мать, что-то вот тут, ох… где, гад… шлялся… ой, мать… ну все, мать… вот здесь вот… ой, не могу… все, все… где сука… шлялся… Все.
Девки на станции
Вдруг выяснилось, что надо ехать в командировку.
В один из сонных летних дней с косыми пыльными лучами сквозь мутные стекла и знойным тягучим бездельем Тапова вызвал начальник, древний, полуразрушенный академик с распадающимся на части дряблым лицом. Академик был кем-то вроде генерального директора в небольшой полу-фирме, полу-институте, в который (которую) Тапов изредка забредал, чтобы заняться несложными арифметическими вычислениями. В учредительных документах фирмы-института в качестве вида деятельности было указано: «Адаптация новейших достижений фундаментальной науки для коммерческого использования».
— Съездий, Петь, съездий, подрастрясись, — плюясь, гыкая и показывая в расплывающейся усмешке раскрошившиеся зубы, шамкал-хрипел академик. — А то сидишь тут, два плюс восемь, квадратный корень из шестнадцати. Заодно, — закашлялся, трясясь, — Митрофана проведаешь, а то он там небось… — совсем закашлялся, закрыл глаза, замахал рукой, — иди, иди, поезжай.
Дмитрий Данилов – драматург («Человек из Подольска», «Серёжа очень тупой»), прозаик («Описание города», «Есть вещи поважнее футбола», «Горизонтальное положение»), поэт. Лауреат многих премий. За кажущейся простотой его текстов прячется философия тонко чувствующего и всё подмечающего человека, а в описаниях повседневной жизни – абсурд нашей действительности. Главный герой новой книги «Саша, привет!» живёт под надзором в ожидании смерти. Что он совершил – тяжёлое преступление или незначительную провинность? И что за текст перед нами – антиутопия или самый реалистичный роман? Содержит нецензурную брань!
«Горизонтальное положение» — новый роман Дмитрия Данилова, чей дар рассказчика поистине уникален, а история, которую он передает, понятна каждому.Кто из нас ни разу не задумывался о том, что он лишний в мире? Проще всего впасть в уныние: для человека с временной регистрацией нет постоянной работы в Москве, но нужно кормить далеких родственников, болит тело и душа, а твои мысли о жизни никому не интересны. Ты — один из миллионов, капля в море, песчинка в пустыне. Взять и принять горизонтальное положение — так ведь проще.
Антология современной русской прозы, составленная Захаром Прилепиным, — превосходный повод для ревизии достижений отечественной литературы за последние десять лет. В книгу вошли повести и рассказы десяти представителей последней литературной волны, писателей, дебютировавших, получивших премии или иным образом заявивших о себе в 2000-х годах.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
…Оказалось, это о том, как он, Данилов Д., в третьей четверти 1990-х, в поисках заработка, торговал чаем, черным и зеленым: вразнос, как некогда офени: брал чай на базе (под залог паспорта), загружал им сумки, уезжал подольше от Москвы и там носил по конторам-баням-парикмахерским, предлагая людям — покупать. И за счет этого — жил.
Все, что казалось простым, внезапно становится сложным. Любовь обращается в ненависть, а истина – в ложь. И то, что должно было выплыть на поверхность, теперь похоронено глубоко внутри.Это история о первой любви и разбитом сердце, о пережитом насилии и о разрушенном мире, а еще о том, как выжить, черпая силы только в самой себе.Бестселлер The New York Times.
Из чего состоит жизнь молодой девушки, решившей стать стюардессой? Из взлетов и посадок, встреч и расставаний, из калейдоскопа городов и стран, мелькающих за окном иллюминатора.
Эллен хочет исполнить последнюю просьбу своей недавно умершей бабушки – передать так и не отправленное письмо ее возлюбленному из далекой юности. Девушка отправляется в городок Бейкон, штат Мэн – искать таинственного адресата. Постепенно она начинает понимать, как много секретов долгие годы хранила ее любимая бабушка. Какие встречи ожидают Эллен в маленьком тихом городке? И можно ли сквозь призму давно ушедшего прошлого взглянуть по-новому на себя и на свою жизнь?
Самая потаённая, тёмная, закрытая стыдливо от глаз посторонних сторона жизни главенствующая в жизни. Об инстинкте, уступающем по силе разве что инстинкту жизни. С которым жизнь сплошное, увы, далеко не всегда сладкое, но всегда гарантированное мученье. О блуде, страстях, ревности, пороках (пороках? Ха-Ха!) – покажите хоть одну персону не подверженную этим добродетелям. Какого черта!
Представленные рассказы – попытка осмыслить нравственное состояние, разобраться в проблемах современных верующих людей и не только. Быть избранным – вот тот идеал, к которому люди призваны Богом. А удается ли кому-либо соответствовать этому идеалу?За внешне простыми житейскими историями стоит желание разобраться в хитросплетениях человеческой души, найти ответы на волнующие православного человека вопросы. Порой это приводит к неожиданным результатам. Современных праведников можно увидеть в строгих деловых костюмах, а внешне благочестивые люди на поверку не всегда оказываются таковыми.
В жизни издателя Йонатана Н. Грифа не было места случайностям, все шло по четко составленному плану. Поэтому даже первое января не могло послужить препятствием для утренней пробежки. На выходе из парка он обнаруживает на своем велосипеде оставленный кем-то ежедневник, заполненный на целый год вперед. Чтобы найти хозяина, нужно лишь прийти на одну из назначенных встреч! Да и почерк в ежедневнике Йонатану смутно знаком… Что, если сама судьба, росчерк за росчерком, переписала его жизнь?