Стимпанк - [26]

Но когда у них поселился Дезор, все разладилось. Цецилия считала бывшего правоведа тщеславным, неотесанным и безответственным. Он отпускал сомнительные шутки, смущавшие ее. Почти против логики и воли (может, этот недоучившийся студент наложил на него какие-то чары? – иногда недоумевал он) Агассис продолжал вступаться за Дезора, и пропасть между натуралистом и его женой все углублялась и углублялась.

Раздраженно отмахнувшись от этих мыслей, Агассис обернулся к Дезору.

– Да, Эдвард, в чем дело?

Дезор распушил поросль у себя на губе.

– Я только хотел напомнить вам, Луи, что вскоре приедет мой кузен Мориц. Вы же помните, мы говорили о том, чтобы нанять его.

– Как вы могли оплатить проезд вашего кузена, когда нам нужно вывезти сюда других, более компетентных людей? – взорвался Агассис. – Насколько я помню, вопрос о его найме мы оставили открытым. Что толкнуло вас на такой шаг?

Дезор не позаботился проявить приличествующего огорчения при виде гнева своего патрона.

– Я знал, что он будет здесь чрезвычайно полезен, и взял на себя смелость заручиться его услугами прежде, чем к ним прибегнет кто-то другой.

– Будьте добры, освежите мою память касательно его достоинств.

Теперь Дезору удалось принять вид несколько тревожный.

– Он молод, энергичен, готов ревностно стараться…

– Но каков его научный опыт?

– Он знаток анатомии жвачных.

– А именно?

Дезор заметно поежился.

– Как-то он неделю проработал на бойне. Агассис воздел руки к небу.

– Невероятно! Но полагаю, раз корабль отплыл, мы не можем повернуть его обратно. Тем не менее если я получу сообщение о гибели Морица в море, то не стану горевать слишком долго. Ну, с Морицем мы разберемся, когда он приедет. Еще что-нибудь, Эдвард?

– Нет, – угрюмо ответил помощник.

– Прекрасно. Можете идти. Дезор, надувшись, удалился.

После еще некоторых указаний верным ассистентам Агассис завернул на кухню. Там он нашел Джейн.

Джейн Прайк была кухаркой и горничной – пухленькой английской девушкой с очаровательными веснушками. Когда она только пришла просить места и Агассис спросил, произносить ли ее фамилию «Прайк» или «Прэйк», она отпустила настолько пикантную шутку в рифму, что Агассис рассмеялся и тут же ее нанял.

Сейчас он тихонько подобрался к аппетитной мастерице на все руки сзади – стоя у плиты, она помешивала в кастрюле густую рыбную похлебку из особей, сочтенных неподходящими для препарирования и последующего хранения. Схватив ее под передником за талию (так, что она взвизгнула), Агассис потерся носом о ее шею.

– У меня в спальне после ужина, – прошептал он.

Джейн захихикала и уронила поварешку в похлебку.

До конца дня Агассис то и дело ловил себя на том, что мысленно произносит покаянную молитву: «Прошу, Цецилия, прости меня».

Но ощущения вины оказалось недостаточно, чтобы совершенно испортить сношение в тот вечер.

После физиологической интерлюдии Агассис уснул.

Проснулся он в темноте от ощущения, что кто-то гладит его по лицу.

– Джейн… – пробормотал он, но осекся.

Руки у Джейн несколько огрубели от работы, но все-таки на ощупь были не такие…

Отпрянув от руки, Агассис нашарил на тумбочке патентованную фосфорную спичку Аллена. Чиркнув ею, он поглядел на край постели.

Мерзкая обезьянья харя уставилась на него в ответ.

Потом обезьяна улыбнулась и произнесла:

– Бонжур, мсье Агассис.

2 Sinus pudoris

Однажды Агассиса измучил кошмар. Во сне он вдруг обнаружил, что он – олень. Но вот Cervinae или Rangiferinae оставалось неясным. (Вообразите себе, великий Агассис, великолепный представитель Homo sapiens, и животное!…) Во сне он оказался в ловушке – копыто застряло в щели между камнями. А на него наползал ледник: огромное ледовое покрывало, щеткой вычистившее все Северное полушарие, геологические следы которого он, Агассис, гениально восстановил, обеспечив себе титул «Открыватель Ледникового периода». (И к черту Шарпентье, Шимпера и Форбса, отъявленных лгунов, посягающих на долю в его открытии!) И пока он силился высвободить копыто, движение льда ускорилось. Вот он уже несся со скоростью паровоза, десятки тонн голубоватого с пузырьками воздуха льда надвинулись на Агассиса, чтобы размазать по камням, подхватить его кости и упокоить их в какой-нибудь будущей морене…

Он проснулся в холодном поту, увидел мирно спящую рядом Цецилию и с облегчением привлек ее к себе.

Чувство, которое теперь испытал Агассис, увидев перед собой омерзительно гримасничающую харю изъясняющейся по-французски обезьяны, во всех отношениях было сродни тому, какое он испытывал как угодившее в ловушку, обреченное животное. Его сковал страх; на лбу и на голой волосатой груди выступили капли пота, точно вонючее гнусное выделение жабы (скажем, Bufo marinus). Думать он мог лишь о том, что его вот-вот разорвут в клочья.

Догорающая спичка обожгла Агассису пальцы. Боль вырвала его из оцепенения. Едва комната вновь погрузилась во тьму, он скатился с кровати и на четвереньках пополз к двери.

Внезапно комнату вновь озарил свет – на сей раз аргандовой лампы, которая возникла в выходившем на море открытом окне.

– Эй! – окликнул державший лампу. – Это не дом доктора Агассиса?