Стикс-1 - [4]

Александрович, точно. Другого отчества рядом со своим именем он и представить себе не мог. Но в голове было по-прежнему пусто.

— Вставайте, надо ехать!

Вот ехать-то как раз никуда не хотелось. Он даже глаза не стал открывать, но тот, кто тряс его за плечо, был настойчив:

— Ну, Иван Александрович! Вас же ждут! Жена волнуется! Жена! Он тут же сел на кровати:

— Какая жена?

Вот жены он как раз и не помнил. Надо же, а ведь такая важная деталь — жена. Интересно, любил он ее? В душе, как и в голове, пусто. Встал, одернул пижаму. Все-таки женщина, надо выглядеть аккуратно:

— Я готов.

— Вам бы переодеться.

Его вчерашняя одежда была в ужасном состоянии. Даже если ее отстирать как следует, все равно останутся лохмотья. Чистые, но почти лохмотья. Вошедшая в палату медсестричка застенчиво протянула сверток:

— Вот, собрали вам. Вернете.

Брюки были немного коротки, пиджак, напротив, висел мешком. Но последнее время все у него было с чужого плеча. И жизнь, в которую его сейчас возвращали, тоже казалась чужой. Жена. Может, и дети есть?

— Кто я? — спохватился он и внимательно посмотрел на лейтенанта Майорова.

— Вы — Мукаев Иван Александрович, следователь Р-ской районной прокуратуры. Это не соседний район, как оказалось, а тот, что на самой окраине Московской области. Последний. За ним уже другая губерния начинается. Вас ищут уже с неделю.

— Мукаев? Не помню.

— Ну, как же так, Иван Александрович? — с тоской сказал лейтенант. — Дети же. Жена.

— Что ж. Значит, Мукаев. Пойдемте. Где она?

— Приехала.

— На чем приехала?

— На машине. На вашей машине.

— Она что, водит мою машину? — Отчего-то ему вдруг сделалось неприятно. А меж тем ассоциации, связанные со словосочетанием «моя машина», он к неприятным не отнес бы. «Моя машина» — это звучало очень здорово. Да, машина у него была, это точно.

Он мельком глянул в зеркало на стене в коридоре. Что ж, в костюме, даже таком безобразном, он чувствовал себя гораздо увереннее, чем в больничной пижаме. Костюм — это было его. Рабочая одежда. Но хороший костюм. А этот, как мешок. Что ж, значит, так надо, придется стерпеть и плохой костюм. Не в пижаме же к ней идти.

Она стояла у машины. Недовольно поморщившись, он отметил, что машина не новая и не иномарка. И женщина не очень молодая, лет тридцати — тридцати пяти. Волосы короткие, светлые, ему показалось, что крашеные. Фигура не полная, стройная еще, но уже не по девически, а зрело, по-женски. Невысокого роста, приземистая женщина, внешности самой заурядной, широкобедрая, но с маленькой грудью. Он сразу же подумал, что такие женщины ему никогда не нравились. Увидев его, эта женщина зарыдала, кинулась с криками «Ваня, Ваня, где же ты был, родной?!»

Он сначала отступил, потом оглянулся, увидел высыпавший на крыльцо персонал больницы. Неудобно как-то получается. Позволил ей подбежать, но сам так и не сделал ни шага навстречу. Когда повисла на нем, терпел. Когда стала горячо целовать, отстранился. Спросил осторожно:

— Извините, как вас зовут?

Она вдруг шарахнулась, схватилась за голову, завыла уже совсем по-бабьи, в голос:

— Господи, да что же это такое?! Да что же с тобой сделали?! Ваня!!

— Зоя, Зоя, -вдруг прошипел ему в ухо стоящий рядом лейтенант Майоров.

— Зоя, — послушно повторил он.

— Вспомнил? Господи, неужели вспомнил?

Она снова кинулась на шею, ему стало мокро и неприятно от ее поцелуев и слез. Подумал вдруг: «Не то. Не то. Ни губы, ни пальчики».

Та, которую звали Зоей, оторвалась от него и побежала в больницу, подписывать какие-то бумаги и улаживать формальности. Он понял только, что его повезут в родной район, наверное, тоже в больницу. В другую, поближе к дому. Лейтенант Майоров помог ему сесть в машину, сочувственно сказал:

— Ничего, обойдется. Хорошая женщина.

Он не ответил, сидел на заднем сиденье, смотрел в окно. Эта Зоя все суетилась, все благодарила кого-то, всхлипывала, сморкалась, вытиралась белым носовым платочком, косилась на него, сидящего в машине, снова всхлипывала. Он же, глядя на все эти мелкие, суетливые ее жесты, думал только об одном: «Господи, как же я буду жить? Это же совершенно чужая мне женщина!»

Потом она села за руль, обернулась, заботливо спросила:

— Тебе хорошо, Ваня? Удобно?

Он кивнул молча, не найдя для нее ни единого слова. Майоров, Петренко и тот, третий, в штатском, сели в другую машину. Ему хотелось крикнуть: «Не надо! Не оставляйте меня с ней! Я же совершенно не знаю, что с этой Зоей делать! Не знаю, о чем говорить!»

Но, должно быть, являлся он человеком сильным, помощи просить не привык, а потому скрипнул зубами, промолчал. В конце концов, он мужчина. Разберется, что делать с женщиной, тем более с женой.

— У нас есть дети? — спросил он, когда машина тронулась с места.

Эта Зоя снова зарыдала, машина дернулась в сторону, он испугался, что вот теперь, когда все более или менее прояснилось, не хватало еще только врезаться в какой-нибудь столб. Да бог с ней, пусть будет Зоя. Жизнь. Да, именно жизнь. Откуда-то он знал, что так переводится с греческого ее имя.

— Зоя, не надо. Я все вспомню.

— У нас девочки, близнецы. Маша и Даша, — взяв себя в руки, сказала она.