Стихотворения - [19]

Огромный диск в воде дробился, светел;

Внимали пенью только две луны,

И сумрак эхом от холмов ответил:

«Ведь так давно…» Но с песенкой простой

Не справился, и вдруг пресекся голос,

И он, подняв к луне кувшин пустой,

Замолк, и песня эхом раскололась.

Один с луной над городом глухим,

Где заперты чужими на засовы

Те двери, что всегда открыть пред ним

Друзья и в полночь были бы готовы.

ЭЗРА ПАУНД (1885–1972)

МИРНЫЙ ДОГОВОР

Я заключаю мир с тобой, Уолт Уитмен, —

Я тебя ненавидел достаточно долго,

Я к тебе прихожу, как взрослый сын

К упрямому и крутому отцу;

Я возмужал и ценю друзей;

Это ты прорубал девственный лес,

А теперь время искусной резьбы.

Мы с тобой одного черенка и корня —

Пусть будет мир между нами.

ОСТАВШИЕСЯ

О, одиночки моей страны,

Оставшиеся в рабстве!

Творцы, надломленные в борьбе,

Затворники в уединенье,

Осмеянные отщепенцы,

Любовники нищие красоты,

Заплутавшие в системах,

Потерявшие управленье.

Вы, не торгующие собой

В угоду успеху,

Вы, желающие творить,

Не хотящие красть повторений.

Вы, с изощренным чувством

Отвергающие лжезнанье,

Вы, познающие первыми,

Ненавидимые и гонимые,

Поймите:

Я почуял бурю,

Я избрал изгнанье.

САД

En robe de parade

Samain[5]

Как моток шелка, расплеснутый по стене,

Она идет вдоль оград

Кенсингтонских Садов,

И вся она — умирающий кусок

какой-то чувственной анемии.

А вкруг нее кишит суматоха

Грязных живучих детей бедняков.

Тех, что наследуют землю.

В ней конец размноженья.

Ее скука изысканна и чрезмерна.

Она б хотела, чтоб с ней заговорили,

И почти испугалась, что я

совершу эту неучтивость.

ЭДНА СЕНТ-ВИНСЕНТ МИЛЛЕЙ (1892–1950)

И ЕСЛИ САД В ТИШИ

Прохладой августа дыши

Чрез десять тысяч лет,

Мой брат, — и если сад в тиши

Весь в яблоки одет,

То ранней падалицей пусть

Блеснет тебе земля,

И вдруг почувствуешь ты грусть

Такую же, как я.

Особенно, когда луна

Из-за холмов взойдет

И тяжелей, чем тишина,

Воспоминаний гнет;

И всё, что ты не смог сберечь,

Тенями от вершин

Зашепчет, и немая речь, —

Укор, и ты — один.

И чувства прежние мертвы,

И ты не тот, что был,

И греет яблоко с травы

Руки горячей пыл.

Захочешь плакать ты, но нет,

Не выжать слез из глаз;

Ведь и чрез десять тысяч лет

Страдают, как сейчас.

ЗИГФРИД СЭССУН (1886–1967)

САМОУБИЙСТВО В ОКОПАХ

Я одного солдата знал,

Он был веселый зубоскал,

И ночью в крепком сне храпел,

А утром с жаворонком пел.

Зимой, застряв в грязи траншей,

Без рома, среди крыс и вшей,

Он пулю в лоб себе пустил.

Никто о нем не говорил.

О вы, бегущие толпой

Приветствовать военный строй,

Не дай вам Бог попасть в тот ад,

Где молодость и смех громят.

МЕМОРИАЛЬНАЯ ДОСКА

Сквайр гнал меня угрозою и лаской

На фронт (при лорде Дарби). Там сквозь ад

(У Пашендейля) брел я с перевязки

Хромая, в свой окоп, как вдруг снаряд

В настил мостков ударил, и я в смрад

И грязь упал и сгинул в жиже вязкой.

Сквайр за обедней видит на стене

Мерцающее позолотой имя,

«Пал смертью славных» — это обо мне.

Оно стоит всех ниже под другими:

Два года мучаясь в страде кровавой

Во Франции за сквайра дрался я;

Был в отпуске, и вот судьба моя —

Какой еще желать мне большей славы?

РОЙ КЭМПБЕЛЛ (1902–1957)

ЗУЛУСКА

Когда поля на зное мреют звонко

И бронзу кожи обливает пот,

Мотыгу отшвырнув, она ребенка

От мух жужжащих со спины берет.

И в тень несет, что разливают терны,

На тельце — от клещей пурпурный блеск,

И под ее ногтями волос черный

Шлет электрических разрядов треск.

И ротик на сосок ее намотан,

И по-щенячьи чмокает слегка;

Она струит в него свою дремоту,

Как в камышах широкая река.

Он впитывает всё, что в ней разъялось, —

Неукротимый зной пустынь глухих,

Племен разбитых скованную ярость

И величавую угрюмость их.

А мать над ним склоняется, маяча,

Как над деревней дремлющей гора,

Как туча, урожай из мглы горячей

Несущая в разливе серебра.

ТЕОЛОГИЯ ПАВИАНА БОНГВИ

Луну, как я, встречая, вой, —

Вот мудрость обезьян:

Бог, мне придавший образ свой, —

Великий Павиан.

Он искривляет лик луны,

Сгибает веток сеть,

И небеса ему даны,

Чтоб прыгать и висеть.

Качаясь в голубой глуши,

Свивая дивный хвост,

Для услаждения Души

Грызет он зерна звезд.

Меня возьмет Он в смертный миг

К себе из естества,

Чтоб до конца я Зло постиг

И Ловкость Божества.

Л.А.Озерова МИХАИЛ ЗЕНКЕВИЧ: ТАЙНА МОЛЧАНИЯ [6]

Эта книга — открытие. Для большинства читателей — открытие имени, им не известного. Но это открытие и для тех, кто знает творчество Михаила Зенкевича, но, оказывается, лишь частично и неполно. Так случилось, что большая часть стихотворении этого поэта и вся проза при жизни не были напечатаны. Литературное наследие Михаила Зенкевича бережно хранилось его семьей: женой — Александрой Николаевной, ныне покойной, а также сыном — Евгением Михайловичем и внуком — Сергеем Евгеньевичем.

Даже те любители и знатоки поэзии, которые читали первую и самую знаменитую книгу стихов Михаила Зенкевича — «Дикая порфира» и позднейшие скупо представленные сборники «избранного», удивятся обилию произведений, не опубликованных при жизни автора. В Содержании они отмечены звездочками. Корпус этих «новых» сочинений весьма многозвезден и многозначен.

Вполне закономерен читательский недоуменный вопрос: в чем причины такого долговременного молчания поэта, такой поздней публикации произведений в стихах и прозе, лежавших под спудом более полувека? Ответить на этот вопрос можно, только познакомившись с судьбой поэта и произведениями, ее отразившими, а также с эпохой, в которую жил и творил поэт.