Стихотворения - [4]

            Почти иссохла от тоски...

Нет, нет, мой друг, она совсем не злоречива,

А любит изредка глупцам давать щелчки!

Сестра ж ее уж слишком молчалива.

            Ты скажешь, что она скромна.

Что ж толку в том? Зато ведь вовсе не видна;

А я хочу, чтобы жена моя блистала,

            Чтоб свет не только красотой —

Талантами, умом и всем обворожала,

Чтоб праздник тот считался за пустой,

Который ей самой украсить не угодно.

А если ж вздумаю явиться всенародно,

            Пущусь в собранье с ней...

Какое торжество! Среди толпы людей,

В глазах у всех она как грация танцует;

Не только что умы — сердца у всех волнует:

                  Того-то и хочу.

            Все вкруг нее теснятся,

            Все ахают, дивятся.

            А я — стою спокойно и молчу;

      Гляжу на всех с улыбкой сожаленья

И думаю: «Ей дань платите удивленья,

      А мне — завидуйте, друзья!»

      И вот уж шепчут, слышу я:

«Вот муж ее, вот он», — и вкруг меня народу

Ужасная толпа, и мне уж нет проходу!» —

       «Умерь его, мой друг, — сказал Честон, вставая, —

И выслушай совет — я в двух словах скажу:

Супругой доброй быть способнее Аглая.

Поверь, блистать всю жизнь не может человек —

С женою жить не год, не два, а целый век.

            Теперь прощай, — в деревню еду,

Мне хочется поспеть на станцию к обеду;

Смотри ж, Клеон, держи совет мой в голове!»

Простился; а Клеон подумать обещался...

            И на Эмилии спустя недели две

            С большим парадом обвенчался.

Три года минуло, и вот опять Честон

            В столицу возвратился;

Оправиться едва успел с дороги он

И тот же час к приятелю пустился.

«Ну вот, Клеон, опять в Москве я наконец:

Куда, мой друг, давно с тобой мы не видались!

            Ты был жених, когда расстались,

Теперь любовник, муж и счастливый отец...

Но ты нахмурил лоб, молчишь, не отвечаешь?

Какой ужасный взгляд — ты стал совсем другим,

            Тебя, по чести, не узнаешь!

Давно ли чудаком ты сделался таким?» —

«Давно ль? С тобой на что таиться...

С тех пор, как за грехи задумал я жениться!» —

«Возможно ли, Клеон? Да разве уж жена

            Твоя в собраньях не блистает?» —

«По-прежнему всегда окружена

И всех собой обворожает». —

«Талантов, что ль, убавилось число?» —

«О нет... ведь нравиться желанье не прошло:

В мазурке и пенье она весьма успела!» —

«Так что ж? Неýжели богиня подурнела?» —

             «Богиня, скажешь, красоты?..» —

«Да это говорил не я, мой друг, а ты!» —

«Не может быть! Я толк немного в этом знаю!

И что в ней нравится — никак не понимаю,

У ней во всем лице нет правильной черты». —

«Скажи же наконец, что сделалось такое?» —

«А то, Честон, что добрая моя жена

Долг матери считает за пустое:

По балам каждый день, в гостях разряжена!

Супружеской любви в ней даже нет и тени:

Со всеми страх мила, но только не со мной;

И если я когда останусь с ней одной,

Тотчас пойдут и спазмы и мигрени...

И сверх того, злодейка так хитра,

Что в свете прослыла предоброю женою,

Я мученик — и все ж смеются надо мною!» —

             «А где теперь ее сестра?» —

«Давно уж замужем, Людмил на ней женился:

            Ну, видно, богу он молился!

            Как счастливо живет он с ней!

Она всегда с детьми, всегда в семье своей.

В женитьбе испытал Людмил одно блаженство;

            За что ж такое неравéнство?

Один счастлив, другой судьбою угнетен;

За что ж не он, а я жить должен несчастливо?

Куда, подумаешь, судьба несправедлива!» —

«Напрасно ты винишь судьбу,— прервал Честон,—

            Вини себя в своей печали:

С Людмилом оба вы нашли, чего искали!

Аглая попросту без пышных всех затей

            Живет для мужа и детей;

Зато твоя ловка, по моде разодета,

Пленяет всех, а мучит лишь тебя;

Но кто же виноват? Ты взял жену для света,

            А он женился для себя».

ПОСЛАНИЕ К ЛЮДМИЛУ

С каким торжественным и радостным лицом,

С каким восторгом мне, Людмил, ты объявляешь,

Что, резвой Талии решившись быть жрецом,

Досуги ты свои театру посвящаешь.

Поверь, в том жалости, мой друг, нимало нет,

Кто вздумал дать тебе столь пагубный совет!

Скажи, какой злой дух, конечно в наказанье

За тяжкие грехи, внушил тебе желанье

На этом поприще твоих изведать сил?

Иль участь горькую не знаешь ты, Людмил,

В удел сужденную комическим поэтам?

Веселья все забыв, расставшись с целым светом,

Трудам всю жизнь свою ты должен посвятить,

С терпеньем слушать вздор, без ропота сносить

Насмешки остряков, нападки журналистов,

Суждения купцов, лакеев, копиистов, —

И словом, всей Москве отдав себя на суд,

За милость почитать, когда из снисхожденья,

Порядком осмеяв твое произведенье,

С ним вместе и тебя забвенью предадут.

Все это б доказать я мог легко примером, —

Но участи тебе других не можно ждать,

Уж верно, будешь ты у нас вторым Мольером;

Все станут и должны тебе рукоплескать.

Согласен и на то. Не скажем мы ни слова,

Как много ты ночей провел совсем без сна;

Положим, что твоя комедия готова,

Отдать ее в театр — забота лишь одна

Осталася тебе, — и вот из доброй воли,

Мытарства все пройдя, успеешь наконец;

Пиеса принята, расписаны все роли,

Друзья заранее плетут тебе венец,