Стихотворения - [3]

Портрет во весь рост В богатой комнате, где полумгла уснула, Где бюст Горация и, в профиль, бюст Тибулла, Белея мрамором, мечтают вдалеке, Чуть подбочась рукой, с другою на клинке, Улыбкой нежною усы полураздвинув, Встал герцог Чезаре в наряде властелинов. В закатном золоте особенно черны Глаза, и волосы, и бархат, - и полны Контраста с матовой прекрасной белизною Лица в густой тени, обычной под рукою Венецианских иль испанских мастеров В портретах королей и городских голов. Нос, тонкий и прямой, трепещет. Тонкогубый Алеет рот, - и холст вот-вот качнется грубый В струе дыхания стремительного. Взор Скользит, на зрителя уставленный в упор, Как это свойственно портретам всем старинным, И мысли в нем кишат кишением змеиным. И лоб, широк и прям, с морщиною крутой, Ужасных замыслов тая бессонный рой, Застыл под шляпою, с пером, нависшим тяжко Над пламенеющей рубиновою пряжкой.

ИЗ КНИГИ

"ИЗЫСКАННЫЕ ПРАЗДНЕСТВА" ЛУННОЕ СИЯНЬЕ У вас душа - изысканный пейзаж, Где пляшут маски, вьются бергамаски, Бренча на лютнях и шутя, - глаза ж У всех печальны сквозь прорезы маски. И, воспевая на минорный тон Восторг любви, сердцам любезный юным, Никто на самом деле не влюблен, И песня их слита с сияньем лунным, С печальным, нежным, что мечтать зовет В широких кронах соловьев несмелых И сладко плакать учит водомет, Меж мраморов колеблющийся белых. ПАНТОМИМА Пьеро, отнюдь не схож с Клитандром, Допил вино под олеандром И деловито ест паштет. Кассандр пустил, таясь в аллее, Слезу, - племянника жалея, Кому наследства больше нет. Шут Арлекин, с невинной миной, Удрать решивший с Коломбиной, Пять пируэтов дал подряд. А Коломбину удивляет, Что сердце ветер обвевает, И в сердце - голоса звучат. НА ТРАВЕ Аббат хмелен. Маркиз, ото! Поправить свой парик сумей-ка. - Вино из Кипра, Камарго, Не так пьянит, как ваша шейка. - Огонь мой... - До, ми, соль, ля, си. Аббат, ты распахнул сутану. - О дамы, черт меня носи, Коль с неба звезд вам не достану. - Собачкой стать бы - не беда. - Одну, другую, поцелуем Пастушек наших. - Господа! - До, ми, соль. - Эй, луна, пируем! АЛЛЕЯ В кармине и сурьме эпохи пасторалей, Вздыбясь прическою чудовищной своей, Она в глуби аллей, в глуби тенистых далей, Где зеленеет мох источенных скамей, Идет - на сто ладов жеманясь и играя, Как мы жеманимся, лаская попугая. Шлейф голубой влача, раскрыла веер свой, И пальцы хрупкие в тяжелых кольцах томно Рисунок трогают, дразнящий столь нескромно, Что улыбается она, полна мечтой. Блондинка. Тонкий нос и розовые ушки, И сочный алый рот, несущий напоказ Надменность. - А сама лукавей черной мушки, Что оттеняет блеск чуть глуповатых глаз. В ПЕЩЕРЕ

О, как вы мучите сердца!

Умру пред вашими ногами. Тигрицу Гиркании сравнивая с вами,

Скажу: ты - кроткая овца!

Да, здесь, жестокая Климена,

Тот меч, который метче стрел От Сципионов, Киров жизнь отнять умел,

Освободит меня из плена.

Да и не он мне путь открыл

На Элизийские поляны, Лишь взор мне ваш блеснул, - стрелою острой,

рдяной

Амур мне сердце поразил. КОРТЕЖ Мартышка в куртке парчевой Резвится, скачет перед Нею, Кто мнет затянутой своею Рукой платочек кружевной, Покуда, от натуги красный, Ей негритенок шлейф несет Следя, исполненный забот, За каждой складкою атласной И обезьяна, средь проказ, Не сводит взора с груди белой, Сокровища, какое смело Нагой божок бы смял тотчас. А негритенок-плут порою Повыше норовит поднять Свой пышный груз, чтоб увидать То, что в мечтах пьянит мечтою. Она ж проходит лестниц ряд, Глядя без всякого смущенья На дерзостное восхищенье Своих вполне ручных зверят. РАКОВИНЫ В любой ракушке в стенах грота, Где мы любовь свою таим, Найдешь особенное что-то: В той - пурпур наших душ, каким И кровь пылает в те мгновенья, Когда с тобою мы горим; В другой - та бледность и томленье, Когда ты сердишься слегка На смех мой после упоенья; В той - нежность твоего ушка; Затылок сочный твой вон с тою Схож, с розовой, без завитка. Но я весьма смущен одною. ЛОДКЕ Звезда вечерняя пуглива; Вода черней; гребец огниво В кармане ищет торопливо. - Смелей! Теперь иль никогда! И руки я сую туда, Куда желаю, господа! Атис, бренча струной гитарной, Вонзает в Хлою взор коварный, А ей - хоть что, неблагодарной. Аббат, незрим в вечерней мгле, Стал исповедовать д'Эгле; Виконт сидит как на игле, Но вот и диск поднялся лунный, И челн, веселый, легкий, юный, Скользит мечтательной лагуной. ПИСЬМО Далек от ваших глаз, сударыня, живу В тревоге я (богов в свидетели зову); Томиться, умирать - мое обыкновенье В подобных случаях, и, полный огорченья, Иду путем труда, со мною ваша тень, В мечтах моих всю ночь, в уме моем весь день. И день и ночь во мне восторг пред ней не стынет. Настанет срок, душа навеки плоть покинет, Я призраком себя увижу в свой черед, И вот тогда среди мучительных забот Стремиться буду вновь к любви, к соединенью, И тень моя навек сольется с вашей тенью! Теперь меня, мой друг, твоим слугой считай. А все твое - твой пес, твой кот, твой попугай Приятно ли тебе? Забавят разговоры Всегда ль тебя, и та Сильвания, которой Мне б черный глаз стал люб, когда б не синь был