Стихотворения разных лет - [21]

Они сказали:

— Ваша милость!

Давайте чай квартетом пить! —

Она им:

— Так тому и быть! —

Мы дружно пили чай квартетом,

Боялись выйти со двора

И в доме прятались: тем летом

Стояла дикая жара.

Хрустела глина в переулке,

Свернулась жухлая листва,

В канавах вымерла трава,

А в небо так забили втулки,

Что нам из влажных недр его

Не доставалось ничего.

Зной, весь в дыму, стоял над миром,

И был похож окрестный мир

На рыбу, прыщущую жиром,

В кипящий ввергнутую жир.

Но зною мы не поддавались,

Водою с милой обдавались,

И пили чай, и целовались

(Мы, и целуясь, пили чай

Полуодетые), и это

Был островок в пожаре лета,

И это было сущий рай.

Но, занятые чаепитьем,

Мы, у соседей за столом,

Потрясены одним событьем

Однажды были вчетвером.

Вошла хозяйка. Страшым взглядом,

Как Вий, окинула певца.

Глаза, впечатанные рядом

В пергамент желтого лица,

Горели отраженным адом,

И нож сверкал в руке. Она

Была почти обнажена.

Не скрыв и половины тела,

Хламида на плече висела,

Распущен был седой пучок,

Пот по увядшей коже тек.

Она воскликнула:

— Зачем он

В мой дом проник с женой своей?

Оставь, оставь ее, мой Демон.

А ты сокройся от очей,

Змея, чернавка, сербиянка,

Цыганка, ведьма, персиянка,

И подходить к нему не смей!

Что сделал ты со мной, злодей?

Кто я теперь? Двойник, воспетый

Тобой самим в проклятый день!

Меня казнят — и пусть! За Летой

С тобой моя пребудет тень.

Умри ж! —

На стул хозяйка села,

И нож сапожный уронила,

И в сторону сползла со стула,

И на пол замертво упала.

Тогда с лицом бледнее мела,

Дрожа от ужаса, певец

Вскочил и крикнул:

— Я подлец!

Она моей любви хотела,

А я плевал на это дело,

И вот теперь она мертва! —

А милая моя сидела,

Она ничуть не побледнела,

Чай допила, калач доела

И молвила:

— Она жива.

Вскричал певец:

— Что делать будем?

Как я теперь — источник зла —

Посмею показать людям?!

Моя подружка изрекла:

— Давайте куйпим ей щегла!

9

Дождь грянул наконец. Он длился

Как птичья песнь. Он так плясал

И так старался, так резвился,

Что мир окрест преобразился

И засверкал, как бальный зал.

Гром, как державинская ода,

По крыше ямбом грохотал;

В поселке ожила природа,

С омытых листьев пыль стекла,

И блеск хрустального стекла

Приобрели углы и грани

Прекраснейшего из числа

Неисчислимых мирозданий.

Ушли Стрелки-Громовики,

Дождь перестал. Переходили

Потоки вброд и воду пили

В кустах смородинных жуки,

И без мучительных усилий

Росли грибы-дождевики.

Хозяйка наша в это время

Сидела в комнате своей.

Ее не тяготило бремя

Былых томительных ночей

И дней безрадостных. На темя

И стан ее, согнав печаль,

Слетела розовая шаль

Спокойствия и упований,

Хозяйке неизвестных ране.

И что теперь ей до того,

Кто спит с женою на диване,

Не видя больше никого?

Она не держит на заметке —

Ушел певец или пришел

Повержен ревности престол:

Перед лицом хозяйки в клетке

Поет и прыгает щегол!

Он для нее слагает стансы,

С утра впадает в забытье,

И в забытьи поет романсы,

Танцует танцы для нее.

Щегол хорош, как шелк турецкий!

Чуть он прищелкнет:

— Цо-цо-цо! —

Заулыбается по-детски

Порозовевшее лицо.

Прищелкнув, засвистит, как флейта:

— Фью-фью! —

И глянет: каково?

Что басовитый голос чей-то

В сравненье с дискантом его?

Чушь, чушь!

А в комнате порядок,

Блестит зеркальным огоньком

Комод с фарфоровым котом,

Натерты крышки всех укладок

Полировальным порошком;

Кругом крахмал, и ни пылинки,

А что за платье в будний день!

А розочки на пелеринке —

Как было вышивать не лень!

Ах ты щегол, колдун, волшебник,

Носитель непонятных сил!

Какому ты — живой учебник —

Хозяйку счастью научил!

С тобою белый день белее,

А ночью белого белей

Свободно плещут крылья феи

В блаженной комнате моей.