Стихотворения разных лет - [2]

И душа сотворенного света.

Есть в природе притин своеволью:

Степь течет оксамитом под ноги,

Присыпает сивашскою солью

Черствый хлеб на чумацкой дороге,

Птицы молятся, верные вере,

Тихо светят речистые речки,

Домовитые малые звери

По-над норами встали, как свечки.

Но и сквозь обольщения мира,

Из-за литер его Алфавита,[1]

Брезжит небо синее сапфира,

Крыльям разума настежь открыто.

1976

* * *

Мир ловил меня, но не поймал.

Автоэпитафия Гр. Сковороды

Где целовали степь курганы

Лицом в траву, как горбуны,

Где дробно били в барабаны

И пыль клубили табуны,

Где на рогах волы качали

Степное солнце чумака,

Где горькой патокой печали

Чадил костер из кизяка,

Где спали каменные бабы

В календаре былых времен

И по ночам сходились жабы

К ногам их плоским на поклон,

Там пробивался я к Азову:

Подставил грудь под суховей,

Босой пошел на юг по зову

Судьбы скитальческой своей,

Топтал чабрец родного края

И ночевал — не помню, где,

Я жил, невольно подражая

Григорию Сковороде,

Я грыз его благословенный,

Священный, каменный сухарь,

Но по лицу моей вселенной

Он до меня прошел, как царь;

Пред ним прельстительные сети

Меняли тщетно цвет на цвет.

А я любил ячейки эти,

Мне и теперь свободы нет.

Не надивуюсь я величью

Счастливых помыслов его.

Но подари мне песню птичью

И степь — не знаю для чего.

Не для того ли, чтоб оттуда

В свой час при свете поздних звезд,

Благословив земное чудо,

Вернуться на родной погост.

1976

Приазовье

На полустанке я вышел. Чугун отдыхал

В крупных шарах маслянистого пара. Он был

Царь ассирийский в клубящихся гроздьях кудрей.

Степь отворилась, и в степь, как воронкой ветров

Душу втянуло мою. И уже за спиной

Не было мазанок; лунные башни вокруг

Зыблились и утверждались до края земли,

Ночь разворачивала из проема в проем

Твердое, плотно укатанное полотно.

Юность моя отошла от меня, и мешок

Сгорбил мне плечи. Ремни развязал я, и хлеб

Солью посыпал, и степь накормил, а седьмой

Долей насытил свою терпеливую плоть.

Спал я, пока в изголовье моем остывал

Пепел царей и рабов и стояла в ногах

Полная чаша свинцовой азовской слезы.

Снилось мне все, что случится в грядущем со мной.

Утром очнулся и землю землею назвал,

Зною подставил еще неокрепшую грудь.

1968

Пушкинские эпиграфы

1

Что тревожишь ты меня,

Что ты значишь…

«Стихи, сочиненные ночью

во время бессонницы»

Разобрал головоломку —

Не могу ее сложить.

Подскажи хоть ты потомку,

Как на свете надо жить —

Ради неба, или ради

Хлеба и тщеты земной,

Ради сказанных в тетради

Слов идущему за мной?

Под окном — река забвенья,

Испарения болот.

Хмель чужого поколенья

И тревожит, и влечет.

Я кричу, а он не слышит,

Жжет свечу до бела дня,

Будто мне в ответ он пишет:

«Что тревожишь ты меня?»

Я не стою ни полслова

Из его черновика.

Что ни слово — для другого,

Через годы и века.

Боже правый, неужели

Вслед за ним пройду и я

В жизнь из жизни мимо цели,

Мимо смысла бытия?

2

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты…

«К^***»

Как тот Кавказский Пленник в яме,

Из глины нищеты моей

И я неловкими руками

Лепил свистульки для детей.

Не испытав закала в печке,

Должно быть, вскоре на куски

Ломались козлики, овечки,

Верблюдики и петушки.

Бросали дети мне объедки,

Искусство жалкое ценя,

И в яму, как на зверя в клетке,

Смотрели сверху на меня.

Приспав сердечную тревогу,

Я забывал, что пела мать,

И научился понемногу

Мне чуждый лепет понимать.

Я смутно жил, но во спасенье

Души, изнывшей в полусне,

Как мимолетное виденье,

Опять явилась Муза мне,

И лестницу мне опустила,

И вывела на белый свет,

И леность сердца мне простила,

Путь хоть теперь, на склоне лет.

3

Я каждый раз, когда хочу сундук

Мой отпереть…

«Скупой рыцарь»

В магазине меня обсчитали:

Мой целковый кассирше нужней.

Но каких несравненных печалей

Не дарили мне в жизни моей:

В снежном, полном веселости мире,

Где алмазная светится высь,

Прямо в грудь мне стреляли, как в тире,

За душой, как за призом, гнались;

Хорошо мне изранили тело

И не взяли за то ни копья,

Безвозмездно мне сердце изъела

Драгоценная ревность моя;

Клевета расстилала мне сети,

Голубевшие как бирюза,

Наилучшие люди на свете

С царской щедростью лгали в глаза.

Был бы хлеб. Ни богатства, ни славы

Мне в моих сундуках не беречь.

Не гадал мой даритель лукавый,

Что вручил мне с подарками право

На прямую свободную речь.

4

Спой мне песню, как синица

Тихо за морем жила…

«Зимний вечер»

Почему, скажи, сестрица,

Не из райского ковша,

А из нашего напиться

Захотела ты, душа?

Человеческое тело

Ненадежное жилье,

Ты влетела слишком смело

В сердце темное мое.

Тело может истомиться,

Яду невзначай глотнуть,

И потянешься, как птица,

От меня в обратный путь.

Но когда ты отзывалась

На призывы бытия,

Непосильной мне казалась

Ноша бедная моя, —

Может быть, и так случится,

Что, закончив перелет,

Будешь биться, биться, биться —

И не отомкнут ворот.

Пой о том, как ты земную

Боль, и соль, и желчь пила,

Как входила в плоть живую

Смертоносная игла,

Пой, бродяжка, пой, синица,

Для которой корма нет,

Пой, как саваном ложится

Снег на яблоневый цвет,

Как возвысилась пшеница,

Да побил пшеницу град…

Пой, хоть время прекратится,

Пой, на то ты и певица,

Пой, душа, тебя простят.

1976–1977

* * *

Просыпается тело,

Напрягается слух.

Ночь дошла до предела,

Крикнул третий петух.

Сел старик на кровати,

Заскрипела кровать.

Было так при Пилате,