Стихотворения - [2]

Шрифт
Интервал

размах бровей — два хищные крыла,
и горло струн затиснувшие когти.
О, как растет, как ширится гроза!
В прибой у стен и грохот и раскаты!
Табун столетий опрокинул зал —
раскрыть глаза — и не вернуть Двадцатый!
И не жалеть, что в этом гневе зла
растоптана скупая добродетель,
когда в простор такой размах крыла —
через миры на бешеной комете!..
…У столиков — тупых зрачков свинец,
слюнявый рот, напудренные плечи…
И вот теперь, когда всему конец,
и смех у них такой не — человечий!
И для того ль Он искушал простых
и мудрый ум сомненьями тревожил,
чтоб, хрюкая, вздымались животы
и в сотни рож кривился облик Божий?
Свинцом заткнуть бы жадных улиц рот!
Из-под перин за шиворот на площадь!
Пусть устали не знает эшафот,
и пламя в небе черный дым полощет!
Пусть дрожь не успокоит пуховик,
и женский жир с готовностью разлитый —
когтимых струн невыразимый крик
не может быть, не смеет быть забытым!
Упал смычок. Сгоревшие глаза,
как вход в подвал. Идет ко мне без зова…
И пересохшим горлом не сказать
охриплого, взъерошенного слова.
И только девушка — как будто бы поет —
к его плечу — и без греха улыбка…
О, этой нежности она не продает,
что сумасшедшая найти умела скрипка!..
…По улицам — как студень — тишина.
Звезда кровавая предвестница рассвету…
Какое счастье — есть еще страна,
где миллионы слышат скрипку эту!

1925 «Своими путями». 1925

* * *

Как солнечные, зреющие нивы,
как женщины, успевшие зачать,
слова мои теперь неторопливы,
и мирная дана им благодать.
И мне дано, переживя порывы,
беспутство сил покоем обуздать,
к родной земле — ветвями гибкой ивы
мечты и сны блаженно преклонять.
И вспоминать звенящую, как звезды,
как звезды увлекающую лёт,
пору надежд невыразимых просто,
пору цветов, переполнявших сот,
когда душа томилась жаждой роста
земным недосягаемых высот.

1925 «Своими путями». 1925

СЕРГЕЮ ЕСЕИИНУ

До свиданья, друг мой, до свиданья…

С. Есенин
Среди всех истерик и ломаний
эстетических приятств и пустоты —
только Ты — благословенный странник,
послушник медвяной красоты.
Только Ты — простых полей смиренье,
дух земли прияв и возлюбив,
как псаломщик, пел богослуженье
для родных простоволосых ив.
И один, ярясь весенним плеском,
мог видать в пасхальный день берез,
как по-братски бродят перелеском
рыжый Пан и полевой Христос.
Четки трав перебирая в росах,
каждый трав Ты переслушал сон —
так процвел и твой кленовый посох
на путях нескрещенных времен.
Так умел Ты взять в слиянном слове —
очи волчьи тепля у икон —
гул бродяжьей неуемной крови
и лесной церквушки перезвон…
И стихов, что полыхают степью,
дышат мятой, кашкой, резедой —
ничьему не тмить великолепью,
никого не поровнять с Тобой,
наш родной, единственный наш, русский!
О, к кому теперь узнать приду
о березке в кумачевой блузке,
белым телом снящейся пруду?
Отрок-ветер будет шалым снова
дым садов над степью уносить —
только больше не услышим слова
первого поэта на Руси…
Все простив и все приветив к сроку,
Он покинул голубую Русь
и ушел в последнюю дорогу,
погруженный в благостную грусть.
Только дух наш не бывает пленен,
Пленна плоть и сладок бренный плен…
Плотью смерть прияв, Сергей Есенин, —
в духе будь во век благословен!

1926 «Своими путями». 1926 № 10–11

ПЛАНЕТАРИТ

И. И. Фриш-фон-Тидеману

1
Даже молоту нужен размах,
Даже птице — колос в полях, —
Скудеет Земля,
Земля тесна,
Остается одно —
— вышина…
Эй, человек.
Новый нужен предел
Для Колумбовых Каравел.
2
Три раза в ночь просыпалась жена,
Подходила к дверям в кабинет:
— тишина —
— свет…
Стучала —
ответа нет…
Третью ночь не ложится в постель
Мистер Форд — не далеко цель.
Задыхается мысль —
— паровоз в ходу —
Задыхается трубка во рту,
Строятся формулы в длинный хвост: —
Как по мирам перекинуть мост?
Счета и расчеты, и снова счет,
Что на пытке сжимается рот,
В голове не мозги —
— динамит —
Зазевался —
и все взлетит.
Два,
три,
четыре часа.
Запорошила муть глаза.
Стоп.
Кофе, бисквит.
Трубка храпит.
Нависает бровями лоб —
«Планетарит».
Сонный город тягостно дышит,
В дальних полях тишина и март.
Алый маяк опускает за крыши
Планета надежды — первый старт.
К алому Свету, Кузнец победы!
Снова и снова
расчеты и счет…
Недаром оставили правнуку деды
Крепко сжатый упрямый рот.
На чертежах заревой стаял воск,
Отливаться по формулам стал
Раскаленный до бела мозг —
Благороднейший в мире металл…
3
Время метать золотую икру…
Семь стариков — заколдованный круг —
Семь миллиардов и семь катаров,
Семь портфелей — пилюли Ара…
Мистер Форд аккуратно брит,
Мистер бледен — счета и расчеты…
Сотый раз проверяются соты,
Где отлагается «Планетарит»…
Точка в точку —
в обрез…
Семь стариков пробурчали — «Yes».
Трещит телеграф,
хрипит телефон.
Город и Мир —
сражен.
Каждый слух исполински крылат:
«Планетарит Синдикат».
4
Песня поэта,
Солнце и лето —
Все это бредни,
вздор
День ото дня Сатанинский Хор,
День ото дня труд
крут.
Эй, не робей,
Подтянись.
Бей, молот, бей.
Колес подгоняй рысь.
И ты помогай,
Огонь-Чародей, —
Разъединяй и сливай,
Раскаливай —
Палевый,
Красный!
Не ты ли приял от купели мир бренный и все же прекрасный?
Не ты ли планетной метели Невестную Землю вознес
Росами роз,
Громом колес,
Мыслью рос?
Взойдет наливается, зреет — и сыплется зернами плод,
И вновь прорастет и созреет —
— таков Человеческий род…
Закон примиренья —
Закон постоянства…

Еще от автора Сергей Милич Рафальский
За чертой

Сергей Рафальский (1896–1981) — поэт, прозаик, критик «первой волны» русской эмиграции. Один из основателей пражского поэтического объединения «Скит». Яркий представитель последовательных и непримиримых оппонентов т. н. «парижской ноты». Публиковался во многих периодических изданиях русской эмиграции, в частности: «Новое русское слово», «Русская мысль», «Грани».Характеризуя его творчество, один из виднейших литературоведов зарубежья — Э.М. Райс, отмечал: «Поэзия Рафальского — редчайший случай зрелой художественной реализации нового творческого метода, задуманного и исполненного на протяжении одной только человеческой жизни…Первое, что поражает при встрече с его поэзией, это — новизна выражения.


Что было и что не было

Статистика — она, помимо всего прочего, может быть прочитана совсем по-разному. Недаром в СССР бытует пословица: есть ложь грубая, есть ложь тонкая, а есть и статистика… Вы, наконец, читаете воспоминания о той эпохе, какую описывает в этой книге ее автор, Сергей Милиевич Рафальский (1895–1981). Мемуары А. Ф. Керенского — и Л. Д. Троцкого, П. Н. Милюкова — и Суханова, ген. А. И. Деникина — и, скажем, графа Игнатьева… Но все эти деятели тех лет, вольно или невольно, сознательно или бессознательно, но стремятся в первую очередь оправдаться «перед лицом истории», да при этом еще и мало были причастны к той непосредственной, рядовой, именуемой ими «обывательской», — жизни, какая и есть жизнь народа, жизнь страны, жизнь эпохи.


Сборник произведений

Рафальский Сергей Милич [31.08.1896-03.11.1981] — русский поэт, прозаик, политический публицист. В России практически не издавался.Уже после смерти Рафальского в парижском издательстве «Альбатрос», где впоследствии выходили и другие его книги, вышел сборник «Николин бор: Повести и рассказы» (1984). Здесь наряду с переизд. «Искушения отца Афанасия» были представлены рассказ на евангельскую тему «Во едину из суббот» и повесть «Николин Бор» о жизни эмигранта, своего рода антиутопия, где по имени царя Николая Николиным бором названа Россия.


Рекомендуем почитать
Пьесы

Все шесть пьес книги задуманы как феерии и фантазии. Действие пьес происходит в наши дни. Одноактные пьесы предлагаются для антрепризы.


Полное лукошко звезд

Я набираю полное лукошко звезд. До самого рассвета я любуюсь ими, поминутно трогая руками, упиваясь их теплом и красотою комнаты, полностью освещаемой моим сиюминутным урожаем. На рассвете они исчезают. Так я засыпаю, не успев ни с кем поделиться тем, что для меня дороже и милее всего на свете.


Опекун

Дядя, после смерти матери забравший маленькую племянницу к себе, или родной отец, бросивший семью несколько лет назад. С кем захочет остаться ребенок? Трагическая история детской любви.


Бетонная серьга

Рассказы, написанные за последние 18 лет, об архитектурной, околоархитектурной и просто жизни. Иллюстрации были сделаны без отрыва от учебного процесса, то есть на лекциях.


Искушение Флориана

Что делать монаху, когда он вдруг осознал, что Бог Христа не мог создать весь ужас земного падшего мира вокруг? Что делать смертельно больной женщине, когда она вдруг обнаружила, что муж врал и изменял ей всю жизнь? Что делать журналистке заблокированного генпрокуратурой оппозиционного сайта, когда ей нужна срочная исповедь, а священники вокруг одержимы крымнашем? Книга о людях, которые ищут Бога.


Ещё поживём

Книга Андрея Наугольного включает в себя прозу, стихи, эссе — как опубликованные при жизни автора, так и неизданные. Не претендуя на полноту охвата творческого наследия автора, книга, тем не менее, позволяет в полной мере оценить силу дарования поэта, прозаика, мыслителя, критика, нашего друга и собеседника — Андрея Наугольного. Книга издана при поддержке ВО Союза российских писателей. Благодарим за помощь А. Дудкина, Н. Писарчик, Г. Щекину. В книге использованы фото из архива Л. Новолодской.