Стихотворения. Прощание. Трижды содрогнувшаяся земля - [6]

Вальтер Ульбрихт, на глазах которого прошли многие годы жизни и творчества Бехера, отлично сказал в 1958 году в речи, посвященной памяти поэта, что он «воплотил живые силы современной Германии в образах сражающихся, испытывающих муки, погибающих, но в итоге все же одерживающих победу борцов немецкого Сопротивления». Одним из таких образов явился поистине бессмертный героический образ «человека, который молчал» в одноименном стихотворении Бехера. «Другая Германия» — Германия Эрнста Тельмана и Томаса Манна, Эдгара Андрэ и Вилли Бределя, Вильгельма Пика и Генриха Манна, Вальтера Ульбрихта и Эрнста Буша и многих, многих других прекрасных деятелей прогрессивной немецкой культуры — нашла в нем своего выдающегося поэта, как нашла она своих романистов в Анне Зегерс и Вилли Бределе, своих драматургов в Бертольте Брехте и Фридрихе Вольфе.

Для того чтобы понять и воспеть национальных героев борющейся «другой Германии» — прежде всего героев-коммунистов, — нужно было всем сердцем обратиться к родине, к славным традициям ее прошлого, к гуманистической культуре классических немецких философов и поэтов, к традициям немецкого рабочего движения, к жизни простого народа — рабочих, крестьян и демократической интеллигенции. В эту пору Бехер много думает о своей страдающей, истерзанной отчизне, об изуродованных фашизмом душах и судьбах. Его поэзия полна раздумий на исторические темы, она обращена к образам прошлого, составляющим гордость немецкой нации, она проникнута поэзией родной природы.

Обращение к дорогим его сердцу образам родной истории — к образам ее мятежных героев, таких, как народные бунтари Иосс Фриц или Клаус Штёртебекер, к образам ее художников и музыкантов — Тильману Рименшнейдеру или Иоганну Себастьяну Баху, к образам ее поэтов — Гете или Гёльдерлину, — характерно для нового этапа в развитии Бехера. Спутниками его души и его поэзии становятся великие гуманисты — Данте, Леонардо, Шекспир, Сервантес, Байрон… Он уже не стремится больше к ломке стиха, а ищет творческого обновления некоторых традиционных жанров поэзии.

Именно в эту пору зреет и реализуется в творчестве Бехера то убеждение, которое он впоследствии так хорошо сформулировал: «Не в том литературное новаторство, чтобы внести некоторые формальные новшества и на этом считать задачу выполненной. Не в том, чтобы назойливо подчеркивать свою новизну и программно противопоставлять себя всему традиционному… Творчески новое в литературе состоит в том, что эта литература, во-первых, открывает истинно новое в нашей жизни и, во-вторых, в своих творениях разносторонне воплощает это истинно новое». Глубокое изучение жизни и человека, глубокое освещение проблем жизни в строгой и точной художественной форме — вот к чему теперь так стремился Бехер и вот что стало пафосом его творчества в годы эмиграции. Не следует думать, что поэт отходил от современности, обращаясь к образам и темам прошлого, не следует думать, что он отвернулся от жгучей актуальности, которая всегда характеризовала его поэзию революционного борца. Нет, Бехер много писал о непосредственной современности, о событиях своего времени, но его поэзия не была лирикой скоропреходящих откликов, она была лирикой глубоких обобщений и острых выводов. Обращения к прошлому всецело служили современности, — то были поиски аналогий, параллелей, поучений, — поиски, утверждавшие героические принципы и начала в читателях поэта, в людях, которых нужно было подкрепить в борьбе против фашизма или отвоевать от его тлетворных влияний. Так, например, обращение к поэту Тридцатилетней войны — Андреасу Грифиусу, которого в ту пору открыл для себя Бехер, было обращением к «союзнику» по борьбе против военной опасности, а затем и войны, обращение к «соратнику»-гуманисту. Так в героях Великой Крестьянской войны, в мятежных плебеях времен Реформации он видел предшественников современных героев — Ганса Боймлера, комиссара Интернациональной бригады, павшего на полях Испании в боях с франкистами, отважного коммуниста Фите Шульце, казненного гитлеровцами, и многих других бойцов-антифашистов. Связь времен стала одной из любимых тем его творчества.

В годы пребывания в Советском Союзе, в писательском доме в Лаврушинском переулке в Москве, на подмосковной даче в Валентиновке, в эвакуации в Ташкенте, где Бехер очень недолго находился в военную пору, в армиях, сражавшихся на фронтах Великой Отечественной войны, в которые приезжал немецкий поэт, чтобы содействовать пропаганде среди гитлеровских войск, — везде и всюду работал он с огромным подъемом, с подлинной страстью. Около десяти лет редактировал Бехер немецкий выпуск журнала «Интернациональная литература», в годы войны работал в Национальном комитете «Свободная Германия», сотрудничал в его печати, адресовавшейся к солдатам и офицерам гитлеровской армии, писал листовки для гитлеровского вермахта и для немецкого населения.

В это время Бехером был написан цикл «романов в стихах» — произведений широкой эпичности, философски глубоких, лирически одухотворенных. Была частично создана «Книга образов». В 1938 году вышла одна из самых значительных лирических книг Бехера — «Искатель счастья», в 1939 году — книга сонетов. Позднее, уже после войны, в ГДР была издана книга сонетов 1952 года. Обращение к этому строгому жанру отвечало стремлению поэта к сконденсированному и сконцентрированному, к «спрессованному» выражению своих философско-политических мыслей. Поэт написал о сонете специальный теоретический трактат — плод раздумий над судьбами этого жанра и над собственным опытом мастера. Это очень интересное рассуждение, из которого видно и то, что Бехер явился новатором в развитии сонета, обновителем его формы, освободившим его от строжайших условностей, пошедшим практически на известное «расковывание» и «освобождение» его от формальных канонов. И в то же время Бехер сохранил целесообразную, эстетически закономерную строгость сонета, вызываемую, по его мнению, поисками максимального соответствия формальных признаков жанра драматическому и диалектическому развитию его содержания и мысли. Иначе говоря, на обновление формы сонета Бехер дерзнул только в пределах, диктуемых новизной его идейного мира.