Стихотворения - [14]

А солнце таращится дико

На поле, на лес, на село,

И лик его словно бы криком

Кривым на закате свело.

Из рупора голос недальний

Как будто по жести скребет,

Но, ровно струясь и не тая,

Восходят дымки в небосвод.

С вершины им видится лучше.

Какие там близятся дни,

А все эти страхи — летучи

И сгинут — как в небе — они.

1971

«И вдруг за дождевым навесом…»

И вдруг за дождевым

навесом

Все распахнулось под горой,

Свежо и горько пахнет лесом —

Листвой и старою корой.

Все стало чистым и наивным,

Кипит, сверкая и слепя,

Еще взъерошенное ливнем

И не пришедшее в себя.

И лесу точно нет и дела,

Что крайний ствол наперекос,

В изломе розовато-белом —

Как будто выпертая кость.

Еще поверженный не стонет,

Еще не сохнув, не скрипит,

Обняв других, вершину клонит,

Но не мертвеет и не спит.

Восторг шумливо лист колышет,

Тяжел и груб покой ствола,

И обнаженно рана дышит,

И птичка, пискнув, замерла.

1972

«На пустыре обмякла яма…»

На пустыре обмякла яма,

Наполненная тишиной,

И мне не слышно слово «мама»,

Произнесенное не мной.

Тяжелую я вижу крышу,

Которой нет уже теперь,

И сквозь бомбежку резко слышу,

Как вновь отскакивает дверь.

1971

«Осень лето смятое хоронит…»

Осень лето смятое хоронит

Под листвой горючей.

Что он значит, хоровод вороний,

Перед белой тучей?

Воронье распластанно

мелькает,

Как подобье праха,—

Радуясь, ненастье ль накликает,

Иль кричит от страха?

А внизу дома стеснили поле,

Вознеслись над бором.

Ты кричишь, кричишь не оттого ли,

Бесприютный ворон?

Где проселок? Где пустырь в бурьяне?

Нет пустого метра.

Режут ветер каменные грани,

Режут на два ветра.

Из какого века, я не знаю,

Из-под тучи белой

К ночи наземь пали эти стаи

Рвано, обгорело.

1971

«Листа несорванного дрожь…»

Листа несорванного дрожь,

И забытье травинок тощих,

И надо всем еще не дождь,

А еле слышный мелкий дождик.

Набухнут капли на листе,

И вот, почувствовав их тяжесть,

Рожденный там, на высоте,

Он замертво на землю ляжет.

Но все произойдет не вдруг:

Еще — от трепета до тленья —

Он совершит прощальный крут

Замедленно — как в удивленье.

А дождик с четырех сторон

Уже облег и лес, и поле

Так мягко, словно хочет он,

Чтоб неизбежное — без боли.

1971

«Опять мучительно возник…»

Но лишь божественный глагол…

А. Пушкин

Опять мучительно возник

Передо мною мой двойник.

Сперва живет, как люди:

Окончив день, в преддверье сна

Листает книгу, но она

В нем прежнего не будит.

Уж все разбужено давно И, суетою стеснено,

Уснуло вновь — как насмерть.

Чего хотелось? Что сбылось?

Лежит двойник мой — руки врозь,

Бессильем как бы распят.

Но вот он медленно встает —

И тот как будто и не тот:

Во взгляде — чувство дали,

Когда сегодня одного,

Как обреченного, его

На исповедь позвали.

И, сделав шаг в своем углу

К исповедальному столу,

Прикрыл он дверь покрепче,

И сам он думает едва ль,

Что вдруг услышат близь и даль

То, что сейчас он шепчет.

1968

ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА

На рассвете

Снегирей орешник взвешивал

На концах ветвей.

Мальчик шел по снегу

свежему

Мимо снегирей.

Не веселой, не угрюмою,

А какой — невесть,

Был он вдруг застигнут

думою

И напрягся весь.

Встал средь леса первым

путником,

Набок голова —

И по первоснежью прутиком

Стал чертить слова:

«Этот снег не белый — розовый,

Он от снегиря.

Рано утром из Березова

Проходил здесь я»…

И печатно имя выставил

Прутиком внизу,

И не слышал, как

посвистывал

Некий дух в лесу.

Снегирей спугнув с орешника,

В жажде буйных дел,

Дух над мальчиком —

над грешником —

Грозно прохрипел:

— А зачем ты пишешь

по лесу

Имя на снегу?

Иль добрался здесь до полюса?

Иль прошел тайгу?

Снег ему не белый, — розовый!..

Погляди сперва! —

И под валенками россыпью —

Первые слова…

…Первый стих, сливая в голосе

Дерзость, боль и смех,

Покатился эхом — по лесу,

А слезами — в снег.

1971

Рассвет

1

Пройдя сквозь ночь, я встретил рано

Рассвет зимы лицом к лицу.

Рассвет работал — поскрип крана

Шел в тон скрипучему крыльцу.

Над грудой сдвинутого праха,

Как ископаемое сам,

Скелет гигантского жирафа

Явив земле и небесам,

Кран с архаичностью боролся,

Крюком болтая налегке,

А после — пирамиду троса

Неся сохранно на крюке.

От напряженья бледно-синий,

Воздушный с виду в той судьбе,

Стальной пронзительностью линий

Он поражал ее в себе.

2

А кто там в будке — тот ли, та ли,—

Душа ль, в которой — высота?

Душа ль, что рвется, вылетая

Клубочком белым изо рта?

Иль отрешенный, застекольный,

Мой ближний стерся и умолк,

Чтобы — ни радостно, ни больно,

Чтоб только волю втиснуть в долг?

Молчанье. Кран, как дух рабочий,

Стрелою с хрустом поведя,

Покончил вдруг с застоем ночи,

Напружился — и, погодя…

Не отрывалась, а всплывала

Плита, теряющая вес,

Как удивленная сначала,

Она недолгий путь свой весь

Чертила вытянуто, странно,

Не отклоняясь ни на пядь:

Она боялась грубой гранью

Рассвет до крови ободрать.

И двуединое подобье

Бетон со спуском обретал:

Неотвратимый — как надгробье,

Торжественный — как пьедестал.

3

То в профиль, то лицом — при спуске —

Там, надо мной, горит душа,

На вечность плюнувши по-русски,

Живой минутой дорожа.

А здесь, по русскому присловью:

«Один работай, семь дивись», —

По-русски ртами диво ловят

И головой — то вверх, то вниз.

Железный жест под грузом точен,

Без груза — радостно-широк:

Талант наукой не источен,

Науке дар свободный — впрок.

Жаль, с ним — с безвестным — я расстанусь.

Да что ему? В пылу труда