Стихотворения. Поэмы - [78]

Возле речек Подмосковья

Мыться в бане на войне.

— Ну-ка ты, псковской, елецкий

Иль еще какой земляк,

Зачерпни воды немецкой

Да уважь, плесни черпак.

Не жалей, добавь на пфенниг,

А теперь погладить швы

Дайте, хлопцы, русский веник,

Даже если он с Литвы.

Честь и слава помпохозу,

Снаряжавшему обоз,

Что советскую березу

Аж за Кенигсберг завез.

Эй, славяне, что с Кубани,

С Дона, с Волги, с Иртыша,

Занимай высоты в бане,

Закрепляйся не спеша!

До того, друзья, отлично

Так-то всласть, не торопясь,

Парить веником привычным

Заграничный пот и грязь.

Пар на славу, молодецкий,

Мокрым доскам горячо.

Ну-ка, где ты, друг елецкий,

Кинь гвардейскую еще!

Кинь еще, а мы освоим

С прежней дачей заодно.

Вот теперь спасибо, воин,

Отдыхай. Теперь — оно!

Кто не нашей подготовки,

Того с полу на полок

Не встянуть и на веревке, —

Разве только через блок.

Тут любой старик любитель,

Сунься только, как ни рьян,

Больше двух минут не житель,

А и житель — не родитель,

Потому не даст семян.

Нет, куда, куда, куда там,

Хоть кому, кому, кому

Браться париться с солдатом, —

Даже черту самому.

Пусть он жиловатый парень,

Да такими вряд ли он,

Как солдат, жарами жарен

И морозами печен.

Пусть он, в общем, тертый малый,

Хоть, понятно, черта нет,

Да поди сюда, пожалуй,

Так узнаешь, где тот свет.

На полке, полке, что тесан

Мастерами на войне,

Ходит веник жарким чесом

По малиновой спине.

Человек поет и стонет,

Просит;

— Гуще нагнетай. —

Стонет, стонет, а не донят:

— Дай! Дай! Дай! Дай!

Не допариться в охоту,

В меру тела для бойца —

Все равно, что немца с ходу

Не доделать до конца.

Нет, тесни его, чтоб вскоре

Опрокинуть навзничь в море,

А который на земле —

Истолочь живьем в «котле».

И за всю войну впервые —

Немца нет перед тобой.

В честь победы огневые

Грянут следом за Москвой.

Грянет залп многоголосый,

Заглушая шум волны.

И пошли стволы, колеса

На другой конец войны.

С песней тронулись колонны

Не в последний ли поход?

И ладонью запыленной

Сам солдат слезу утрет.

Кто-то свистнет, гикнет кто-то,

Грусть растает, как дымок,

И война — не та работа,

Если праздник недалек.

И война — не та работа,

Ясно даже простаку,

Если по три самолета

В помощь придано штыку.

И не те как будто люди,

И во всем иная стать,

Если танков и орудий —

Сверх того, что негде стать.

Сила силе доказала:

Сила силе — не ровня.

Есть металл прочней металла,

Есть огонь страшней огня!

Бьют Берлину у заставы

Судный час часы Москвы…

А покамест суд да справа —

Пропотел солдат на славу,

Кость прогрел, разгладил швы,

Новый с ног до головы —

И слезай, кончай забаву…

А внизу — иной уют,

В душевой и ванной

Завершает голый люд

Банный труд желанный.

Тот упарился, а тот

Борется с истомой.

Номер первый спину трет

Номеру второму.

Тот, механик и знаток

У светца хлопочет,

Тот макушку мылит впрок,

Тот мозоли мочит;

Тот платочек носовой,

Свой трофей карманный,

Моет мыльною водой,

Дармовою банной.

Ну, а наш слегка остыл

И — конец лежанке.

В шайке пену нарастил,

Обработал фронт и тыл,

Не забыл про фланги.

Быстро сладил с остальным,

Обдался и вылез.

И невольно вслед за ним

Все поторопились.

Не затем, чтоб он стоял

Выше в смысле чина,

А затем, что жизни дал

На полке мужчина.

Любит русский человек

Праздник силы всякий,

Оттого и хлеще всех

Он в труде и драке.

И в привычке у него

Издавна, извечно

За лихое удальство

Уважать сердечно.

И с почтеньем все глядят,

Как опять без паники

Не спеша надел солдат

Новые подштанники.

Не спеша надел штаны

И почти что новые,

С точки зренья старшины,

Сапоги кирзовые.

В гимнастерку влез солдат,

А на гимнастерке —

Ордена, медали в ряд

Жарким пламенем горят…

— Закупил их, что ли, брат,

Разом в военторге?

Тот стоит во всей красе,

Занят самокруткой.

— Это что! Еще не все, —

Метит шуткой в шутку.

— Любо-дорого. А где ж

Те, мол, остальные?..

— Где последний свой рубеж

Держит немец ныне.

И едва простился он,

Как бойцы в восторге

Вслед вздохнули:

— Ну, силен!

— Все равно, что Теркин.

От автора

«Светит месяц, ночь ясна,

Чарка выпита до дна…»

Теркин, Теркин, в самом деле,

Час настал, войне отбой.

И как будто устарели

Тотчас оба мы с тобой.

И как будто оглушенный

В наступившей тишине,

Смолкнул я, певец смущенный,

Петь привыкший на войне.

В том беды особой нету:

Песня, стало быть, допета.

Песня новая нужна,

Дайте срок, придет она.

Я сказать хотел иное,

Мой читатель, друг и брат,

Как всегда, перед тобою

Я, должно быть, виноват.

Больше б мог, да было к спеху,

Тем, однако, дорожи,

Что, случалось, врал для смеху,

Никогда не лгал для лжи.

И, по совести, порою

Сам вздохнул не раз, не два,

Повторив слова героя,

То есть Теркина слова!

«Я не то еще сказал бы, —

Про себя поберегу.

Я не так еще сыграл бы, —

Жаль, что лучше не могу».

И хотя иные вещи

В годы мира у певца

Выйдут, может быть, похлеще

Этой книги про бойца, —

Мне она всех прочих боле

Дорога, родна до слез,

Как тот сын, что рос не в холе,

А в годину бед и гроз…

С первых дней годины горькой,

В тяжкий час земли родной,

Не шутя, Василий Теркин,

Подружились мы с тобой.

Я забыть того не вправе,

Чем твоей обязан славе,

Чем и где помог ты мне,

Повстречавшись на войне.

От Москвы, от Сталинграда

Неизменно ты со мной —

Боль моя, моя отрада,

Отдых мой и подвиг мой!

Эти строки и страницы —

Дней и верст особый счет,

Как от западной границы

До своей родной столицы,

И от той родной столицы