Стихотворения. Поэмы. Театр - [87]

…

А уж там, за рекой полноводной,

Где пригнулись к земле ковыли,

Тянет гарью горючей, свободной,

Слышны гуды в далекой дали…

Иль опять это — стан половецкий

И татарская буйная крепь?

Не пожаром ли фески турецкой

Забуянила дикая степь?

Нет, не видно там княжьего стяга,

Не шеломами черпают Дон,

И прекрасная внучка варяга

Не клянет половецкий полон…

Нет, не вьются там по ветру чубы,

Не пестреют в степях бунчуки^{222}…

Там чернеют фабричные трубы,

Там заводские стонут гудки.

Путь степной — без конца, без исхода,

Степь, да ветер, да ветер, — и вдруг

Многоярусный корпус завода,

Города из рабочих лачуг…

На пустынном просторе, на диком

Ты всё та, что была, и не та,

Новым ты обернулась мне ликом,

И другая волнует мечта…

Черный уголь — подземный мессия,

Черный уголь — здесь царь и жених,

Но не страшен, невеста, Россия,

Голос каменных песен твоих!

Уголь стонет, и соль забелелась,

И железная воет руда…

То над степью пустой загорелась

Мне Америки новой звезда!

12 декабря 1913

«Ветер стих, и слава заревая…»

Моей матери

Ветер стих, и слава заревая

  Облекла вон те пруды.

Вон и схимник. Книгу закрывая,

  Он смиренно ждет звезды.

Но бежит шоссейная дорога,

  Убегает вбок…

Дай вздохнуть, помедли, ради бога,

  Не хрусти, песок!

Славой золотеет заревою

  Монастырский крест издалека.

Не свернуть ли к вечному покою?

  Да и что за жизнь без клобука?..

И опять влечет неудержимо

  Вдаль из тихих мест

Путь шоссейный, пробегая мимо,

  Мимо инока, прудов и звезд…

Август 1914

Последнее напутствие («Боль проходит понемногу…»)

Боль проходит понемногу,

Не навек она дана.

Есть конец мятежным стонам.

Злую муку и тревогу

Побеждает тишина.

Ты смежил больные вежды,

Ты не ждешь — она вошла.

Вот она — с хрустальным звоном

Преисполнила надежды,

Светлым кругом обвела.

Слышишь ты сквозь боль мучений,

Точно друг твой, старый друг,

Тронул сердце нежной скрипкой?

Точно легких сновидений

Быстрый рой домчался вдруг?

Это — легкий образ рая,

Это — милая твоя.

Ляг на смертный одр с улыбкой,

Тихо грезить, замыкая

Круг постылый бытия.

Протянуться без желаний,

Улыбнуться навсегда,

Чтоб в последний раз проплыли

Мимо, сонно, как в тумане,

Люди, зданья, города…

Чтобы звуки, чуть тревожа

Легкой музыкой земли,

Прозвучали, потомили

Над последним миром ложа

И в иное увлекли…

Лесть, коварство, слава, злато —

Мимо, мимо, навсегда…

Человеческая тупость —

Всё, что мучило когда-то,

Забавляло иногда…

И опять — коварство, слава,

Злато, лесть, всему венец —

Человеческая глупость,

Безысходна, величава,

Бесконечна… Что ж, конец?

Нет… еще леса, поляны,

И проселки, и шоссе,

Наша русская дорога,

Наши русские туманы,

Наши шелесты в овсе…

А когда пройдет всё мимо,

Чем тревожила земля,

Та, кого любил ты много,

Поведет рукой любимой

В Елисейские поля.

14 мая 1914

«Грешить бесстыдно, непробудно…»

Грешить бесстыдно, непробудно,

Счет потерять ночам и дням,

И, с головой от хмеля трудной,

Пройти сторонкой в божий храм.

Три раза преклониться долу,

Семь — осенить себя крестом,

Тайком к заплеванному полу

Горячим прикоснуться лбом.

Кладя в тарелку грошик медный,

Три, да еще семь раз подряд

Поцеловать столетний, бедный

И зацелованный оклад.

А воротясь домой, обмерить

На тот же грош кого-нибудь,

И пса голодного от двери,

Икнув, ногою отпихнуть.

И под лампадой у иконы

Пить чай, отщелкивая счет,

Потом переслюнить купоны,

Пузатый отворив комод,

И на перины пуховые

В тяжелом завалиться сне…

Да, и такой, моя Россия,

Ты всех краев дороже мне.

26 августа 1914

«Петроградское небо мутилось дождем…»

Петроградское небо мутилось дождем,

  На войну уходил эшелон.

Без конца — взвод за взводом и штык за штыком

  Наполнял за вагоном вагон.

В этом поезде тысячью жизней цвели

  Боль разлуки, тревоги любви,

Сила, юность, надежда… В закатной дали

  Были дымные тучи в крови.

И, садясь, запевали Варяга одни,

  А другие — не в лад — Ермака,

И кричали ура, и шутили они,

  И тихонько крестилась рука.

Вдруг под ветром взлетел опадающий лист,

  Раскачнувшись, фонарь замигал,

И под черною тучей веселый горнист

  Заиграл к отправленью сигнал.

И военною славой заплакал рожок,

  Наполняя тревогой сердца.

Громыханье колес и охрипший свисток

  Заглушило ура без конца.

Уж последние скрылись во мгле буфера,

  И сошла тишина до утра,

А с дождливых полей всё неслось к нам ура,

  В грозном клике звучало: пора!

Нет, нам не было грустно, нам не было жаль,

  Несмотря на дождливую даль.

Это — ясная, твердая, верная сталь,

  И нужна ли ей наша печаль?

Эта жалость — ее заглушает пожар,

  Гром орудий и топот коней.

Грусть — ее застилает отравленный пар

  С галицийских кровавых полей…

1 сентября 1914

«Я не предал белое знамя…»

Я не предал белое знамя,

Оглушенный криком врагов,

Ты прошла ночными путями,

Мы с тобой — одни у валов.

Да, ночные пути, роковые,

Развели нас и вновь свели,

И опять мы к тебе, Россия,

Добрели из чужой земли.

Крест и насыпь могилы братской,

Вот где ты теперь, тишина!

Лишь щемящей песни солдатской

Издали несется волна.

А вблизи — всё пусто и немо,

В смертном сне — враги и друзья.

И горит звезда Вифлеема^{223}

Так светло, как любовь моя.

3 декабря 1914

«Рожденные в года глухие…»

     З. Н. Гиппиус^{224}

Рожденные в года глухие

Пути не помнят своего.

Мы — дети страшных лет России —

Забыть не в силах ничего.

Испепеляющие годы!