Стихотворения, поэмы, статьи и рецензии, прозаические наброски - [114]
«Параша» была живым поэтическим явлением и в последующие годы. Так, в 1845 г. В. Н. Майков в рецензии на новое произведение Тургенева, «Разговор», назвал его «Парашу» «прекрасной поэмой» (Финский вестник, 1845, т. II, отд. V, с. 17). В 1846 г., разбирая только что появившийся «Петербургский сборник», где был напечатан «Помещик» Тургенева, Ап. Григорьев отмечал, что в этой поэме мелькают «задушевные вдохновения автора, его любимые мысли, те же, которые впервые и так свежо и благоуханно выразились в его „Параше“. Вообще должно заметить, что г. Тургенев у нас еще мало оценен; еще не признана самобытность, особенность его направления, чему виною, впрочем, несамобытность его формы, всегда почти носящей клеймо Пушкина или Лермонтова; с первым роднит его помещичий элемент, с другим — современные вопросы» (Ведомости С.-петербургской городской полиции, 1846, 9 февраля, № 33)[114].
В 1848 г., подводя итог творчеству Тургенева за последние годы, Белинский был более сдержан в оценке «Параши». Холодность оценки этой поэмы в статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года» объяснялась изменением представления Белинского о размере и характере дарования ее автора. В 1848 г., когда самобытный талант Тургенева «обозначился вполне» (Белинский, т. X, с. 345), его первая поэма не могла не восприниматься Белинским как талантливое, но не органическое явление творческой биографии автора «Записок охотника».
В «Параше» чувствуется, как писал Белинский, «живая историческая последовательность литературных явлений» (там же, т. VII, с. 79). Устанавливая творческую зависимость Тургенева от Пушкина и Лермонтова, Белинский следующим образом пояснил свою мысль: «…быть под неизбежным влиянием великих мастеров родной литературы, проявляя в своих произведениях упроченное ими литературе и обществу, и рабски подражать — совсем не одно и то же: первое есть доказательство таланта, жизненно развивающегося, второе — бесталантности. <…> В стихах г. Т. Л. столько жизни и поэзии, в созерцании его столько истины и верности, что тут всякая мысль о подражательности нелепа» (там же).
О связи ранних поэм Тургенева с творчеством Пушкина и Лермонтова писали и позднейшие исследователи. Отмечалось, что жанр «Параши», написанной в форме «рассказа в стихах», и ее повествовательный метод складывались под воздействием шуточных поэм Пушкина («Домик в Коломне», «Граф Нулин») и Лермонтова («Сашка», «Казначейша», «Сказка для детей»)[115].
Считая, что «Параша» является своеобразной вариацией мотивов девичьей любви «Евгения Онегина» Пушкина, «намеренно лишенных их поэтического взлета, приближенных к тому, как обыкновенно в жизни „бывает“», Л. А. Булаховский вскрыл, с этой точки зрения, своеобразие стиля и лексики поэмы Тургенева (см.: . . Русский литературный язык первой половины XIX века. Изд. Киевск. гос. ун-та им. Т. Г. Шевченко, 1957, с. 99–101).
Высказывалась также мысль, что «Параша» написана под воздействием «Фауста» Гёте. А. Л. Бем считал, что влияние «Фауста» сказалось на художественной структуре поэмы, а история ее героини пародирует «трагедию Гретхен» (см.: . Faust bei Turgeniew. — Germanoslavica, 1932–1933, Jg. II, H. 4, S. 363). Эта точка зрения вызвала обоснованные возражения К. Шютц, которая не отрицает, однако, что в «Параше» отразился глубокий интерес Тургенева к «Фаусту» (см.: Katharina. Das Goethebild Turgeniews. — Sprache und Dichtung, H. 75. Bern; Stuttgart, 1952, S. 95). В сентябре 1843 г. Тургенев перевел «Последнюю сцену первой части „Фауста“ Гёте», а в 1844 г. написал обстоятельную рецензию на перевод «Фауста», сделанный М. Вронченко (см. наст. том, с. 22 и 197). Возможно, вставной романс в LVII строфе «Параши» является откликом на первое действие второй части «Фауста» и выполняет ту же художественную функцию, что и песня, которую исполняет там хор (см. примеч. к ст. 742–765).
Поэмы Пушкина и Лермонтова, «Фауст» Гёте сыграли существенную роль в творческой истории «Параши», однако ее создание подготавливалось и появившимися ранее лирическими произведениями ее автора (см.: . Лирика молодого Тургенева. Прага, 1926, с. 98–104).
Тургенев впоследствии отрекался от своих стихов и поэм, тем не менее «Параша» органически связана и с его собственным творчеством, и с развитием реализма в русской литературе начала 1840-х годов (см.: наст. том, с. 436; . . Поэзия И. С. Тургенева. — В кн.: Т, Стихотворения и поэмы, 1970, с. 42–43). Следует отметить при этом, что образ героини, Параши (любящей природу и книги, отличающейся естественностью и простотой в проявлении своих чувств, но, в то же время, максимально приближенной к обыденности и прозе жизни), не получил развития в других произведениях Тургенева. Наталья («Рудин», 1856), Лиза («Дворянское гнездо», 1859) ближе по складу своих опоэтизированных натур к пушкинской Татьяне. Героини типа Параши впоследствии были изображены Панаевым в «Родственниках» (1846) и, отчасти, Гончаровым в «Обломове» (1859). И Наташа, и Ольга, пережив разочарование, выйдя замуж и погрузившись в быт, грустят, как и Параша, о несбывшемся (об этом см.: Русская повесть XIX века: История и проблематика жанра. Л., 1973, с. 329–330).
