Стихотворения, поэмы, статьи, 1912-1917 - [49]

О разных Маяковских >*

1

Милостивые государыни и милостивые государи!

Я — нахал, для которого высшее удовольствие ввалиться, напялив желтую кофту, в сборище людей, благородно берегущих под чинными сюртуками, фраками и пиджаками скромность и приличие.

Я — циник, от одного взгляда которого на платье у оглядываемых надолго остаются сальные пятна величиною приблизительно в дессертную тарелку.

Я — извозчик, которого стоит впустить в гостиную, — и воздух, как тяжелыми топорами, занавесят словища этой мало приспособленной к салонной диалектике профессии.

Я — рекламист, ежедневно лихорадочно проглядывающий каждую газету, весь надежда найти свое имя…

Я —…

Так вот, господа пишущие и говорящие обо мне, надеюсь, после такого признания вам уже незачем доказывать ни в публичных диспутах, ни в проникновенных статьях высокообразованной критики, что я так мало привлекателен.

Таков вот есть Владимир Владимирович Маяковский, молодой человек двадцати двух лет.

Желающих еще больше укрепить уверенность в справедливости моих слов прошу внимательно изучить прилагаемую при этой статье фотографическую карточку: микроцефала с низким и узким лбом слабо украшает пара тусклых вылинявших глаз.

К этому убийственному заключению я пришел вовсе не для того, чтоб лишить честного заработка своих же товарищей по перу, а просто это так и есть.

Но, черт возьми, какое вам до всего этого дело?

Когда вы смотрите на радугу или на северное сияние, — вы их тоже ругаете? Ну, например, за то, что радугой нельзя нарубить мяса для котлет, а северное сияние никак не пришить вашей жене на юбку? Или, может быть, вы их ругаете вместе и сразу за полное равнодушие к положению трудящихся классов Швейцарии?

Считая вас всех за очень умных людей, полагаю, что вы этого не должны были бы делать.

Не делаете потому, что у радуг есть свои определенные занятия, выполняемые ими талантливо и честно.

Так, пожалуйста, изругав нахала, циника, извозчика двадцати двух лет, прочтите совершенно незнакомого поэта Вл. Маяковского.

2

Милостивые государыни и милостивые государи!

Не правда ли, только убежденный нахал и скандалист, исхищряющий всю свою фантазию для доставления людям всяческих неприятностей, так начинает свое стихотворение:

Вы мне — люди,

И те, что обидели,

Вы мне всего дороже и ближе.

Видели,

Как собака бьющую руку лижет?

A не для того ли только нож хулигана заносится над детищами тех поэтов, которые не мы, — чтоб от упивания сюсюканьем расслабленных каждый из вас перешел к гордости и силе?

Нам, здоровенным,

С шагом саженьим,

Надо не слушать, а рвать их,

Их,

Присосавшихся бесплатным приложением

К каждой двуспальной кровати.

Нам ли смиренно просить — помоги мне,

Молить об гимне, об оратории?

Мы сами творцы в горящем гимне,

Шуме фабрики и лаборатории.

Рекламист?! Разве он не только для того позволяет назвать себя Заратустрой, чтоб непреложнее были слова, возвеличивающие человека?

Слушайте!

Проповедует, мечась и стеня,

Сегодняшнего дня крикогубый Заратустра!

Мы,

С лицом, как заспанная простыня,

С губами, обвисшими, как люстра,

Мы,

Каторжане города — лепрозория,

Где золото и грязь изъязвили проказу,

Мы чище венецианского лазорья,

Морями и солнцами омытого сразу.

Плевать, что нет у Гомеров и Овидиев

Людей, как мы —

От копоти в оспе.

Я знаю,

Солнце б померкло, увидев

Наших душ золотые россыпи.

Жилы и мускулы просьб верней.

Нам ли вымаливать милостей времени?

Мы каждый держим в своей пятерне

Миров приводные ремни.

Подумайте, если не устает непонимаемый и непринятый вытачивать и вытачивать строчки, — то не потому ли только, что знает: ножами будут они в ваших руках, когда крикнут:

Идите, голодненькие, потненькие, покорненькие,

Закисшие в блохастом грязненьке,

Идите!

Понедельники и вторники

Окрасим кровью в праздники.

Пускай земле под ножами припомнится,

Кого хотела опошлить,

Земле, обжиревшей, как любовница,

Которую вылюбил Ротшильд.

Что же? — и освистанным быть не обидно ведь:

Я, проходящий у сегодняшнего племени,

Как длинный скабрезный анекдот,

Вижу идущего через горы времени,

Которого не видит никто.

И если для его прихода надо, чтоб:

Это взвело на Голгофу аудиторий

Петрограда, Москвы, Одессы, Киева,

И не было ни одного, который

Не кричал бы:

Распни,

Распни его!

все равно нахалу, цинику, извозчику и рекламисту одна радость знать —

Когда, приход его мятежом оглашая,

Выйдете радостные,

Вам я

Душу вытащу,

Растопчу,

Чтоб большая,

И окровавленную дам, как знамя.

Милостивые государыни и милостивые государи!

Строчки стихов взяты из второй трагедии поэта Маяковского — «Облако в штанах».

Всю книгу, обрадованные, прочтете, когда выйдет.

Выйдет в октябре.

Страшно заинтересованные читатели, которым, конечно, трудно будет ждать до октября, могут читать журнал «Взял», он выйдет значительно раньше^*.

Это будет великолепный журнал российского футуризма.

Не правда ли, какой тонкий переход от поэта Маяковского к молодому человеку двадцати двух лет?

Все-таки как будто такой развязный тон недостоин поэта? А мне какое дело? Вы, которые думаете иначе,

Как вы смеете называться поэтом

И, серенький, чирикать, как перепел?

Сегодня надо кастетом

Кроиться миру в черепе.

[1915]

Капля дегтя >*

«Речь, которая будет произнесена при первом удобном случае»