Стихотворения. Поэмы - [88]

Там дышат круглый год одной весенней негой.

Там не слыхал никто об осени и лете,

Там алая заря, как утром на рассвете.

Там смерти нет, там дни весенних равноденствий,

Там тонут юноши и девушки в блаженстве,

Там не едят, не пьют, нет ни воды, ни хлеба,

И нежности любви — единая потреба.

Там горе слез не льет, но плачут от веселья,

И слезы фей текут в нутро земли сквозь щели

И образуют там, в глубинах зарождений,

Смарагдов залежи, алмазов отложенья.

От выжатых волос в глуби речного ила

Родятся россыпи и золотые жилы,

И золото течет по всем дорогам мира

В ведро старателя и в лавку ювелира.

Там дети фей плетут цветную ткань для радуг

Из шуток юношей и девичьих оглядок,

Когда достаточной длины навьют плетенье,

Обтягивают край небес для украшенья.

Спят феи на цветах, и ветра колыханье,

Укачивая их, полно благоуханья.

От этих запахов все более пьянея,

Лежат и видят сны царицы края, феи.

Весь этот остров фей лишь тень их сновидений.

Еще пышнее их игра воображенья.

Впервые любящего первое объятье

Дает о жизни фей неполное понятье.

27

Сперва для Яноша на острове красивом,

На что б он ни глядел, все было сном и дивом.

Рябило так в глазах от розового света,

Что он не мог смотреть на близкие предметы.

Доверчивей детей, нисколько не робея,

К нему со всех сторон толпой сбегались феи.

Приветливо шутя и весело болтая,

Они его вели все дальше в сердце края.

Чем больше он смотрел на остров небывалый,

Тем больше пелена с глаз Яноша спадала.

Он вспомнил Илушку, и горе охватило

И стало грызть его с возобновленной силой.

«Здесь, средь чудес, в стране любви и единенья,

Брожу лишь я один угрюмой, скучной тенью.

Куда я ни взгляну, везде счастливцев пары,

И в жизни только я лишен такого дара».

На острове был пруд иль озеро большое.

Он подошел к нему с печальною душою

И, в воду броситься решив у перевоза,

С груди своей достал сухой цветочек розы.

«Цветок мой, — он сказал, — мне к милой путь неведом.

Будь мне поводырем. Плыви, я брошусь следом».

И бросил розу вглубь, и сам за нею ныром

Готов был броситься, расставшись с этим миром.

Но что он увидал! Лишь роза погрузилась,

Как в Илушку она в воде преобразилась.

К воскресшей девушке он устремился в воду,

Чтобы спасти ее и вынесть на свободу.

То было озеро живой воды, ключ жизни,

И воскрешало все, на что ты ей ни брызни.

Из праха Илушки был розан. Ключ встревожил

Дремавший в розе прах, проснулся прах и ожил.

Ни в сказке не сказать, ни описать пером мне,

Как Янош ликовал, когда, себя не помня,

Он вынес Илушку в объятиях, волнуем

Трепещущим ее и первым поцелуем.

Как Илушка была прекрасна! Даже феи

Смотрели на нее без слов, благоговея.

И было решено всей островной столицей,

Чтоб Янош был царем, а Илушка царицей.

Так правит Янош там с царицею своею

Прелестным островом, где обитают феи,

Страною неги и любви, чудесным краем,

Балуем счастием, народом обожаем.

Пешт, 1844 г.

Волшебный сон Перевод Б. Пастернака

Я лодочник на бешеной реке.

Взлетает вверх и вниз моя лодчонка,

Как колыбель, которую в тоске

Качает нянька в злобе на ребенка.

Ты — нянька злющая моя, судьба!

Ты лодку так и сяк мою качаешь,

Ты бурей у причального столба

В неистовстве страстей меня встречаешь.

А я устал. Где берег? Далеко?

Быть может, ближе до водоворота?

Отраден дом, но я б уснул легко

И в омуте с такою же охотой.

Ни берега, ни бездны. Даль небес,

Да волны в лодку хлещут. Неужели

Нельзя ни в омут, ни на волнорез,

Ни умереть, ни твердо стать у цели?

Чей это голос? Что за дивный звук

Вплетается в привычный гул теченья?

Чей дух, отбыв весь круг гееннских мук,

Уходит к небу, получив прощенье?

Ах, это лебедь тянет надо мной

И запевает гимн перед кончиной.

Воспоминанье, задержись, постой.

Как замиранье песни лебединой!

Я вышел из ребячества тогда

И был в счастливом возрасте подростка.

О, как напоминают те года

Рассвета заалевшую полоску!

В младенческой душе еще темно,

Но проблеск чувств уже ее румянит,

Как утром все давно озарено,

Задолго до того, как солнце встанет.

Я веровал, что все мои мечты

Способны сбыться, — и сбылись мечтанья,

Но я мечтал о малом, без тщеты,

Мечтал о друге, верном до скончанья.

Мой друг был верен; в возрасте таком

Еще не портит нас своекорыстье,

Еще не выедены червяком

В саду души ее цветы и листья.

Мой друг был верен. С ним я осушал

Бокал своей восторженности ранней,

И в эмпиреях, как орел, витал,

Оглядывая сверху мирозданье.

Я всем владел, на что бросал свой взор,

Все, все принадлежало мне по праву:

И богача узорчатый ковер,

И звездная корона громкой славы.

Я в будущее веровал тепло

И думал, что оно уже настало.

Вдруг существо мое переросло

Тот мир, который сердце обнимало.

В действительности мир ли измельчал,

Душа ль моя взаправду углубилась,

Но в ней образовался вдруг провал,

Разверзлась пропасть, трещина открылась.

Она росла, и я уж не парил,

Душою преждевременно увянув.

Я захандрил и без надежд и сил

О будущем не строил больше планов.

Меня уж не манило ничего,

Постылыми мне стали все приманки,

Так потускнеет неба волшебство,

Когда протрутся звезды до изнанки.

На всех я дулся, был на друга зол,

И в тягость стал себе, как посторонний,

И от мирского шума я ушел

Куда глаза глядят, как от погони.

Стоянку сделав далеко в лесу,

Я долго прожил на своем привале.