Стихотворения, поэмы, агитлубки и очерки, 1922-1923 - [3]

Авось, мол, удастся сломить разрухой.

Авось, мол, голодом удастся согнуть.

То Франция требует,

чтоб на съезд собрались какие-то дальние народы,

такие,

что их не соберешь и за годы.

То съезд предварительный требуют.

Решит, что нравится ей,

а ты, мол, сиди потом и глазей.

Ясно —

на какой бы нас ни звали съезд,

Антанта одного ждет —

скоро ли нас съест.

Стойте же стойко,

рабочий,

крестьянин,

красноармеец!

Покажите, что Россия сильна,

что только на такую конференцию согласимся,

которая выгодна нам.

[1922]

Моя речь на Генуэзской конференции >*

Не мне российская делегация вверена.

Я —

самозванец на конференции Генуэзской^*.

Дипломатическую вежливость товарища Чичерина^*

дополню по-моему —

просто и резко.

Слушай!

Министерская компанийка!

Нечего заплывшими глазками мерцать.

Сквозь фраки спокойные вижу —

паника

трясет лихорадкой ваши сердца.

Неужели

без смеха

думать в силе,

что вы

на конференцию

нас пригласили?

В штыки бросаясь на Перекоп идти,

мятежных склоняя под красное знамя,

трудом сгибаясь в фабричной копоти, —

мы знали —

заставим разговаривать с нами.

Не просьбой просителей язык замер,

не нищие, жмурящиеся от господского света, —

мы ехали, осматривая хозяйскими глазами

грядущую

Мировую Федерацию Советов.

Болтают язычишки газетных строк:

«Испытать их сначала…»

Хватили лишку!

Не вы на испытание даете срок —

а мы на время даем передышку.

Лишь первая фабрика взвила дым —

враждой к вам

в рабочих

вспыхнули души.

Слюной ли речей пожары вражды

на конференции

нынче

затушим?!

Долги наши,

каждый медный грош,

считают «Матэны^*»,

считают «Таймсы^*».

Считаться хотите?

Давайте!

Что ж!

Посчитаемся!

О вздернутых Врангелем,

о расстрелянном,

о заколотом

память на каждой крымской горе.

Какими пудами

какого золота

опла́тите это, господин Пуанкаре^*?

О вашем Колчаке — Урал спроси́те!

Зверством — аж горы вгонялись в дрожь.

Каким золотом —

хватит ли в Сити^*?! —

опла́тите это, господин Ллойд-Джордж^*?

Вонзите в Волгу ваше зрение:

разве этот

голодный ад,

разве это

мужицкое разорение —

не хвост от ваших войн и блокад?

Пусть

кладби́щами голодной смерти

каждый из вас протащится сам!

На каком —

на железном, что ли, эксперте

не встанут дыбом волоса?

Не защититесь пунктами резолюций-плотин.

Мировая —

ночи пальбой веселя —

революция будет —

и велит:

«Плати

и по этим российским векселям!»

И розовые краснеют мало-помалу.

Тише!

Не дыша!

Слышите

из Берлина

первый шаг

трех Интернационалов?^*

Растя единство при каждом ударе,

идем.

Прислушайтесь —

вздрагивает здание.

Я кончил.

Милостивые государи,

можете продолжать заседание.

[1922]

Мой май >*

Всем,

на улицы вышедшим,

тело машиной измаяв, —

всем,

молящим о празднике

спинам, землею натру́женным, —

Первое мая!

Первый из маев

встретим, товарищи,

голосом, в пение сдру́женным.

Вёснами мир мой!

Солнцем снежное тай!

Я рабочий —

этот май мой!

Я крестьянин —

это мой май.

Всем,

для убийств залёгшим,

злобу окопов иззме́ив, —

всем,

с броненосцев

на братьев

пушками вцеливших люки, —

Первое мая!

Первый из маев

встретим,

сплетая

войной разобщенные руки.

Молкнь, винтовки вой!

Тихнь, пулемета лай!

Я матрос —

этот май мой!

Я солдат —

это мой май.

Всем

домам,

площадям,

улицам,

сжатым льдяной зимою, —

всем

изглоданным голодом

степям,

лесам,

нивам —

Первое мая!

Первый из маев

славьте —

людей,

плодородий,

вёсен разливом!

Зелень полей, пой!

Вой гудков, вздымай!

Я железо —

этот май мой!

Я земля —

это мой май!

[1922]

Как работает республика демократическая? >*

Стихотворение опытное. Восторженно критическое

Словно дети, просящие с медом ковригу,

буржуи вымаливают.

«Паспорточек бы!

В Р-и-и-и-гу!»

Поэтому,

думаю,

не лишнее

выслушать очевидевшего благоустройства заграничные.

Во-первых,

как это ни странно,

и Латвия — страна.

Все причиндалы, полагающиеся странам,

имеет и она.

И правительство (управляют которые),

и народонаселение,

и территория…

Территория

Территории, собственно говоря, нет —

только делают вид…

Просто полгубернии отдельно лежит.

А чтоб в этом

никто

не убедился воочию —

поезда от границ отходят ночью.

Спишь,

а паровоз

старается,

ревет —

и взад,

и вперед,

и топчется на месте.

Думаешь утром — напутешествовался вот! —

а до Риги

всего

верст сто или двести.

Ригу не выругаешь —

чистенький вид.

Публика мыта.

Мостовая блестит.

Отчего же

у нас

грязно и гадко?

Дело простое —

в размерах разгадка:

такая была б Русь —

в три часа

всю берусь

и умыть и причесать.

Армия

Об армии не буду отзываться худо:

откуда ее набрать с двухмиллионного люда?!

(Кой о чем приходится помолчать условиться,

помните? — пословица:

«Не плюй вниз

в ожидании виз»).

Войска мало,

но выглядит мило.

На меня б

на одного

уж во всяком случае хватило.

Тем более, говорят, что и пушки есть:

не то пять,

не то шесть.

Правительство

Латвией управляет учредилка^*.

Учредилка — место, где спорят пылко.

А чтоб языками вертели не слишком часто,

председателя выбрали —

господин Чаксте.

Республика много демократичней, чем у нас.

Ясно без слов.

Все решается большинством голосов.

(Если выборы в руках

— понимаете сами —

трудно ли обзавестись нужными голосами!)

Голоснули,

подсчитали —

и вопрос ясен…

Земля помещикам и перешла восвояси.

Не с собой же спорить!

Глупо и скучно.

Для споров^*

несколько эсдечков приручено.

Если же очень шебутятся с левых мест,

проголосуют —

и пожалуйте под аре́ст.

Чтоб удостовериться,

правдивы мои слова ли,

спросите у Дермана^* —

его «проголосовали».