Стихотворения - [8]

чтенье не заменять вычитаньем

не бояться детей и кошек

не заботиться о ритме

уснуть с широко закрытыми глазами

* * *

на дерево, на листья на вершине,

на тщательность их выделки, на лист

в руке — такой же — и на облака,

на птиц, на всех на тех,

кто смотрит сверху

* * *

Время, оно

либо оно,

либо оно — оно.

Место, оно

либо одно,

либо оно бездомно.

Пастырь, он

либо пастух,

либо пасечник в маске.

Замысел, он

либо на слух,

либо ощупью ласки.

* * *

Зимой — животное

Весной — растение

Летом — насекомое

Осенью — птица

Все остальное время я женщина

* * *

Сегодня я опять ничего не поняла.

* * *

Свой дар отдать народу?

Дареное не дарят,

не продают. —

Зарыть поглубже:

крэкс-фэкс-пэкс!

Наутро прорастет.

* * *

Так клумба государственных тюльпанов

взывает: не ходите по газонам! —

надеясь: оборвут, когда стемнеет.

Так юное влагалище, рыдая

под мужеской рукой, пощады просит

и жаждет, чтобы не было пощады.

Так я молю: увольте жить в России!

И знаю: слава Богу, не уволят.

* * *

Почему слово ДА так коротко?

Ему бы быть

длиннее всех,

труднее всех,

чтобы не сразу решиться произнести,

чтобы, одумавшись, замолчать

на полуслове…

* * *

Просьба делать ссылку на источник —

тихий иск художника к природе.

Так стопа, в грязи запечатлевшись,

видится издельем керамиста.

Так листок, дождем к стеклу прибитый,

вырезал Сулягин вдохновенный.

Так меня цитирует и правит

каждое твое прикосновенье.

* * *

Воздух жуя ноздрями,

свет глазами жуя…

Ждете уж рифмы хуями?

Хуюшки вам, ни хуя!

* * *

Язык — это часть тела.

Как бы я ни хотела

язык отделить от тела,

язык — это часть тела

и разделит участь тела.

* * *

Я — одним росчерком.

Ты — отрывая перо

четырежды.

Написать Ты

в четыре раза труднее.

* * *

Люблю целовать книги.

У той целую обложку.

А эту — в обе страницы,

порывисто, троекратно.

ПОДРАЖАНИЕ АХМАТОВОЙ

и слово хуй на стенке лифта

перечитала восемь раз

* * *

Запомните меня такой,

как щас: рассеянной и резкой.

И слово бьется за щекой,

как бабочка за занавеской.

* * *

Читали Бродского, потом трахались.

Ляжем, и отнимутся ноги, прошлое, голова,

и от алфавита останется единственная Ааа,

из цифр — единица. Нет, фаллос скорее — минус.

Отнятая у всех и вся, под тобой вскинусь

подбородком, локтями, коленями — пятиконечно,

пять раз кончив, окончательно утратив речь, но

удвоенно слыша: мол, в матке влага утробы,

в которую окунаешь, в прадетство окунуться чтобы,

своего головастика — рабочий эскиз эмбриона.

Я киваю всем телом… Потом снова читали Бродского.

* * *

соски эрогенны

чтоб было приятней кормить

пупок эрогенен

чтоб родину крепче любить

ладони и пальцы

чтоб радостней было творить

язык эрогенен

чтоб вынудить нас говорить

* * *

Ночами за дверью моею

избитые плачут слова —

впускаю, за пазухой грею,

убитого слова вдова…

* * *

Положа ландыш на нотную бумагу,

расшифрую каденцию соловья.

Соловей — растение: он впитывает влагу

и цветет,

соловей да ландыш — одна семья.

А я? А я в тисках алфавита —

а — я, а мне сам брат — не брат,

речью, как пуповиной, обвита

и задушена.

Дарвин, Дарвин, хочу назад!

* * *

Поэзия: ложь во спасение

идеи, что слово — бог,

что легкое слово гения

спасительно, как вдох

ныряльщику, что колыбельная

печальнейшей из панихид

рули повернет корабельные

и спящего воскресит.

* * *

Если бы я знала морскую азбуку, я поняла бы, о чем

клен машет листьями

Если бы я знала азбуку глухонемых, я поняла бы, о чем

клен машет ветками

Если бы я знала азбуку Морзе, я поняла бы, о чем

долдонит соловей на ветке клена среди листьев

Если бы я все это поняла, я бы знала, зачем

нужна азбука Кирилла и Мефодия

* * *

Из песни не выкинешь песни.

Слова же — хоть все до единого.

Не перепишешь, хоть тресни,

мир, пиша картину его.

Доля моя, две ноты,

начало Чижика-пыжика.

Что же ты бьешься, что ты,

бедное сердце, пыжишься?

* * *

Творить? Ну что ты! — Створаживать

подкисшее житие,

житуху облагораживать,

чтоб легче было ее

любить. И любить ее, жирную,

как желтый пасхальный творог…

А ты мне про тайны надмирные.

А ты мне — восстань, пророк…

* * *

Ботинки должны быть похожими на коньки.

Туфли должны быть похожими на балетки.

Обновки должны быть, как письма с фронта, редки.

Фасоны должны быть, как слово любви, редки.

Однажды начав интонировать слово люблю

по-разному, как Якубович рекламную паузу,

вижу, как это слово стремится к нулю,

и завидую Рихтеру, а еще больше — Нейгаузу.

* * *

Была бы моя воля, я бы запрет

употреблять одно слово в соседних фразах

распространила на соседние страницы, главы, романы,

месяцы, годы. Помолчи. Но ты повторяешься

даже в молчанье.

* * *

Разрежен воздух, но заряжен,

размешан теми, кто поет,

кто падает со скал и башен,

раскрыв зонты высоких нот,

кто в утлой лодочке ладоней

везет большой тяжелый вдох,

кто верный тон находит в стоне,

от выдоха оставив ох…

* * *

Жемчуга ловчиха, твоя строка

не должна быть длиннее твоего нырка,

но должна дотянуться рукой до дна,

какой бы ни была глубина.

За обе щеки О2 набери.

Любые слова под водой — пузыри.

Проповедуй рыбам, крести их водой,

извиваясь, всплывай с ладонью пустой.

* * *

Натюрморт: где стол был яств —

гроб. Умеренно мертва,

складываю про запас

в рифму мертвые слова.

Там, по ту сторону врат,

в златоверхом граде том,

все стихами говорят.

Мертвым — мертвым языком.

* * *

У нас до последней минуты

растут волос и голос,

и после последней минуты