Стихотворения - [2]

Когда я впервые поднялся на вершину домны в Магнитогорске, я был поражен этим грандиозным сооружением и открывшимся индустриальным пейзажем. Подумал: «Кругом металл — и ни одного соловья…» Эта мысль, казалось, осветила мне многое. В жизни. В железной реальности века. Может, потому — потом — я много писал о металле.

Великий смысл нашей индустрии мне раскрывался все больше с каждым годом. На фронте я видел наши танки, растянувшиеся на десятки километров, грозную технику — и с гордостью думал о родном Урале.

Без Урала, Челябинска, без уральских друзей и танкистов, с которыми я прошел немалый путь на броне, без героизма и доброты своих земляков я не смог бы стать поэтом.

В 1972 году мы отпраздновали 50-летие образования СССР. Это был юбилейный год Дружбы Народов! Для меня эта дружба не абстракция, а ежедневная чудная реальность. Это — тепло родных душ в Казани и Уфе, Казахстане и Якутии, на Урале и на Украине. В этот сборник я включил большую подборку стихов, посвященных теме братства наших народов.

Из любви к друзьям я стал и переводчиком, лет двадцать назад начал переводить стихи татарских, казахских, якутских поэтов.

Независимо от того, сколько и что ты написал, нам, поэтам, дает высшее счастье само служение поэзии, сама наша работа.

Порою мне кажется, что я вполне могу себя считать счастливым человеком.

И тогда думаю о жизни словами Шекспира: «Удивительно, удивительно, удивительнейшим образом удивительно и еще раз удивительно!»

Москва

1972

Михаил Львов

Стихотворения

Пропеллер

Как сабля, вскинутая грозно,

Пропеллер солнцем освещен.

Одним концом он рвется в воздух,

Другим — к могиле обращен.

Тут он лежит, упавший сокол.

Его не вызвать из земли.

К нему, летавшему высоко,

Его товарищи пришли

В одеждах синих, цвета неба.

Они клянутся: что есть сил

Туда стремиться, где он не был,

Куда он крыл не доносил.

Они спешат — им в небо нужно:

Закончить сорванный полет.

Умру — так пусть мое оружье

Вот так на бой людей зовет.

1939

Прощание

Уже за дымом паровоза

Не видно белых рук твоих.

Мне горе выдавило слезы,

Мне горе высушило их.

Стеклянный мраморный вокзал

Уже вдали за степью скрылся.

А я не все тебе сказал,

А я не так с тобой простился.

Не так, не так. Я был не тот,

Не так я губ твоих коснулся.

И я б назад еще вернулся,

Но поезд движется вперед.

1939

Волны

Лето солнечное. Полдень,

Через плотик из досок

Перекатывались волны,

Выбегали на песок.

Погружая в волны плечи

Я далеко заплывал.

Набухающий, навстречу

Переваливался вал,

И меня с огромной силой

Вал высоко поднимал.

(Так вот молодости сила

По годам меня носила.)

Там, где волны закипали,

В легком платье голубом

Ты ходила у купальни,

Чтобы сниться мне потом.

1939

Дорога на юге

У самых волн мы пировали,

Мы югом руки обожгли,

И на холодном перевале

Мы к небу близко подошли,

Где вровень с солнцем, с небом рядом

Белело зданье и кругом

Крошились камни колоннады;

Травой заполнило пролом,

Как мрамор, облако проплыло,

Стояли боги на пути —

И так, казалось, можно было

До Древней Греции дойти.

1940

Маяковский за границей

Чужая речь.

Чужие лица.

Продажа. Купля. Джаз и сквер.

И он ходил по загранице,

Как раздраженный Гулливер.

И проходил у самых окон,

Как солнце резкое, слепя,

И небо Мексики высокой,

Как шляпу, мерил на себя.

Он сквозь дворцы увидел горе

И нищету — сквозь тонкий шелк.

Как наступающее море,

Он к ним из будущего шел.

Он возвышался над врагами

Монументально-тяжело,

И где-нибудь его шагами

Асфальт на Западе прожгло.

Он так глядел кругом крамольно,

Как будто прибыл к ним за тем,

Чтоб выбрать здание под Смольный

И выбрать крепости под Кремль.

1941

«Еще штыками обернутся песни…»

Еще штыками обернутся песни,

Еще придут и отшумят бои.

Придет домой седеющий ровесник,

Придут не все ровесники мои.

Оставшимся — счастливо оставаться.

Но с этим миром в утреннем дыму

Договорились мы не расставаться —

И мы вернемся бронзою к нему.

У вас сады. У вас цветенье лета,

И юноши по мрамору идут

В сияющие университеты,

И холодно быть памятником тут…

Когда ты выйдешь с лекций на закате,

О наших размышляя временах,

Навек ушедших в толщи хрестоматий,

О наших запыленных именах,

Ты обернешься —

И увидишь рядом

Тех,

Кто отвел и от тебя беду,

Товарищ мой,

Бредущий тихим садом

В трехтысячном немыслимом году.

1940–1944

Волга

Набросив на плечи шинели,

Скрипучие качая нары,

В теплушке вечером мы пели —

Грузины, русские, татары,

И песни были долги, долги…

А в песнях девушки красивы,

И за окном открылась Волга

Широкая, как путь России.

1941

Песня

Ребята песню запевают,

На нарах лежа, в тишине,

И песня-то невесть какая,

А сердце разрывает мне.

Все в песне можно и уместно,

И стоит захотеть друзьям —

В теплушку царская невеста

Войдет и тихо сядет к нам…

Но мы поем, поем до ночи

О том, что позабыть нельзя:

«Последний нонешний денечек

Гуляю с вами я, друзья».

И, как далекое наследство,

Пробившись через столько дней,

Твоя судьба сожмет мне сердце,

И я забуду о своей.

1941

«Надломилась пшеница русая…»

Надломилась пшеница русая

Возле станции Лебедянь,

Словно хлещут ефрейторы Пруссии

Пулеметами по лебедям.

1941

Степь

Березок тоненькая цепь

Вдали растаяла и стерлась.

Подкатывает к горлу степь —

Попробуй убери от горла.

Летит машина в море, в хлеб.

Боец раскрыл в кабине дверцу,