Стихотворения - [9]

Убийство, Голод и Разврат,

С лица — вампиры, по наречью —

В глухом ущелье водопад.

За ними следом Страх тлетворный

С дырявой Бедностью пошли, —

И облетел ваш сад узорный,

Ручьи отравой потекли.

За пришлецами напоследок

Идем неведомые Мы, —

Наш аромат смолист и едок,

Мы освежительней зимы.

Вскормили нас ущелий недра,

Вспоил дождями небосклон,

Мы — валуны, седые кедры,

Лесных ключей и сосен звон.

<1912>

* Я молился бы лику заката, *

Я молился бы лику заката,

Темной роще, туману, ручьям,

Да тяжелая дверь каземата

Не пускает к родимым полям —

Наглядеться на бора опушку,

Листопадом, смолой подышать,

Постучаться в лесную избушку,

Где за пряжею старится мать…

Не она ли за пряслом решетки

Ветровою свирелью поет…

Вечер нижет янтарные четки,

Красит золотом треснувший свод.

<1912>

* В просинь вод загляделися ивы, *

В просинь вод загляделися ивы,

Словно в зеркальцо девка-краса.

Убегают дороги извивы,

Перелесков, лесов пояса.

На деревне грачиные граи,

Бродит сон, волокнится дымок;

У плотины, где мшистые сваи,

Нижет скатную зернь солнопёк —

Водянице стожарную кику:

Самоцвет, зарянец, камень-зель.

Стародавнему верен навыку,

Прихожу на поречную мель.

Кличу девушку с русой косою,

С зыбким голосом, с вишеньем щек,

Ивы шепчут: "Сегодня с красою

Поменялся кольцом солнопёк,

Подарил ее зарною кикой,

Заголубил в речном терему…"

С рощи тянет смолой, земляникой,

Даль и воды в лазурном дыму.

<1912>

* Набух, оттаял лед на речке, *

Набух, оттаял лед на речке,

Стал пегим, ржаво-золотым,

В кустах затеплилися свечки,

И засинел кадильный дым.

Березки — бледные белички,

Потупясь, выстроились в ряд.

Я голоску веснянки-птички,

Как материнской ласке, рад.

Природы радостный причастник,

На облака молюся я,

На мне иноческий подрясник

И монастырская скуфья.

Обету строгому неверен,

Ушел я в поле к лознякам,

Чтоб поглядеть, как мир безмерен,

Как луч скользит по облакам,

Как пробудившиеся речки

Бурлят на талых валунах,

И невидимка теплит свечки

В нагих, дымящихся кустах.

<1912>

СТАРУХА

Сын обижает, невестка не слухает,

Хлебным куском да бездельем корит;

Чую — на кладбище колокол ухает,

Ладаном тянет от вешних ракит.

Вышла я в поле, седая, горбатая, —

Нива без прясла, кругом сирота…

Свесила верба сережки мохнатые,

Меда душистей, белее холста.

Верба-невеста, молодка пригожая,

Зеленью-платом не засти зари!

Аль с алоцветной красою не схожа я —

Косы желтее, чем бус янтари.

Ал сарафан с расписной оторочкою,

Белый рукав и плясун-башмачок…

Хворым младенчиком, всхлипнув над кочкою,

Звон оголосил пролесок и лог.

Схожа я с мшистой, заплаканной ивою,

Мне ли крутиться в янтарь-бахрому…

Зой-невидимка узывней, дремливее,

Белые вербы в кадильном дыму.

<1912>

* Певучей думой обуян, *

Певучей думой обуян,

Дремлю под жесткою дерюгой.

Я — королевич Еруслан

В пути за пленницей-подругой.

Мой конь под алым чепраком,

На мне серебряные латы…

А мать жужжит веретеном

В луче осеннего заката.

Смежают сумерки глаза,

На лихо жалуется прялка…

Дымится омут, спит лоза,

В осоке девушка-русалка.

Она поет, манит на дно

От неги ярого избытка…

Замри, судьбы веретено,

Порвись, тоскующая нитка!

<1912>

* Сготовить деду круп, помочь развесить сети, *

Сготовить деду круп, помочь развесить сети,

Лучину засветить и, слушая пургу,

Как в сказке, задремать на тридевять столетий,

В Садко оборотясь иль в вещего Вольгу.

"Гей, други! Не в бою, а в гуслях нам удача, —

Соловке-игруну претит вороний грай…"

С палатей смотрит Жуть, гудит, как било, Лаче,

И деду под кошмой приснился красный рай.

Там горы-куличи и сыченые реки,

У чаек и гагар по мисе яйцо…

Лучина точит смоль, смежив печурки-веки,

Теплынью дышит печь — ночной избы лицо.

Но уж рыжеет даль, пурговою метлищей

Рассвет сметает темь, как из сусека сор,

И слышно, как сова, спеша засесть в дуплище,

Гогочет и шипит на солнечный костер.

Почуя скитный звон, встает с лежанки бабка,

Над ней пятно зари, как венчик у святых,

А Лаче ткет валы размашисто и хлябко,

Теряяся во мхах и далях ветровых.

1912 (?)

* Запечных потемок чурается день, *

Запечных потемок чурается день,

Они сторожат наговорный кистень, —

Зарыл его прадед-повольник в углу,

Приставя дозором монашенку-мглу.

И теплится сказка. Избе лет за двести,

А всё не дождется от витязя вести.

Монашка прядет паутины кудель,

Смежает зеницы небесная бель.

Изба засыпает. С узорной божницы

Взирают Микола и сестры Седмицы,

На матице ожила карлиц гурьба,

Топтыгин с козой — избяная резьба.

Глядь, в горенке стол самобранкой накрыт

На лавке разбойника дочка сидит,

На ней пятишовка, из гривен блесня,

Сама же понурей осеннего дня.

Ткачиха-метель напевает в окно:

"На саван повольнику ткися, рядно,

Лежит он в логу, окровавлен чекмень,

Не выведал ворог про чудо-кистень!"

Колотится сердце… Лесная изба

Глядится в столетья, темна, как судьба,

И пестун былин, разоспавшийся дед,

Спросонок бормочет про тутошний свет.

<1913>

* Снова поверилось в дали свободные, *

Снова поверилось в дали свободные,

В жизнь, как в лазурный, безгорестный путь, —

Помнишь ракиты седые, надводные,

Вздохи туманов, безмолвия жуть?

Ты повторяла: "Туман — настоящее,

Холоден, хмур и зловеще глубок.

Сердцу пророчит забвенье целящее

В зелени ив пожелтевший листок".

Явью безбольною стало пророчество:

Просинь небес, и снега за окном.