Стихотворения - [69]

Ель Покоя жилье осеняет,

А в ветвях ее Сирин гнездится:

Учит тайнам глубинным хозяйку,

Как взмесить нежных красок опару,

Дрожжи звуков всевышних не сквасить,

Чтобы выпечь животные хлебы,

Пищу жизни, вселенское брашно…

Побывал я под чудною елью

И отведал животного хлеба,

Видел горницу с полкой божничной,

Где лежат два ключа золотые:

Первый ключ от Могущества Двери,

А другой от Ворот Воскрешенья…

Боже, сколько алчущих скрипа петель,

Взмаха створов дверных и воротных,

Миллионы веков у порога,

Как туманов полки над поморьем,

Как за полночью лед ледовитый!..

Есть моря черноводнее вара,

Липче смол и трескового клея

И недвижней стопы Саваофа:

От земли, словно искра от горна,

Как с болот цвет тресты пуховейной,

Возлетает душевное тело,

Чтоб низринуться в черные воды —

В те моря без теченья и ряби;

Бьется тело воздушное в черни,

Словно в ивовой верше лососка;

По борьбе же и смертном биенье

От души лоскутами спадает.

Дух же — светлую рыбью чешуйку,

Паутинку луча золотого —

Держит вар безмаячного моря:

Под пятой невесомой не гнется

И блуждает он, сушей болея…

Но едва материк долгожданный,

Как слеза за ресницей, забрезжит,

Дух становится сохлым скелетом,

Хрупче мела, трухлявее трута,

С серым коршуном-страхом в глазницах,

Смерть вторую нежданно вкушая.

Боже, сколько умерших миров,

Безымянных вселенских гробов!

Аз Бог Ведаю Глагол Добра —

Пять знаков чище серебра;

За ними вслед: Есть Жизнь Земли —

Три буквы — с златом корабли,

И напоследок знак Фита —

Змея без жала и хвоста…

О, Боже сладостный, ужель я в малый миг

Родимой речи таинство постиг,

Прозрел, что в языке поруганном моем

Живет Синайский глас и вышний трубный гром,

Что песню мужика «Во зеленых лузях»

Создать понудил звук и тайнозренья страх?!

По Морю морей плывут корабли с золотом:

Они причалят к пристани того, кто братом зовет Сущего,

Кто, претерпев телом своим страдание,

Всё телесное спасет от гибели

И явится Спасителем мира.

Приложитесь ко мне, братья,

К язвам рук моих и ног:

Боль духовного зачатья

Рождеством я перемог!

Он родился — цветик алый,

Долгочаемый младень:

Серый камень, сук опалый

Залазурились, как день.

Снова голубь Иорданский

Над землею воспарил:

В зыбке липовой крестьянской

Сын спасенья опочил.

Бельте девушки, холстины,

Печь топите для ковриг:

Легче отблеска лучины

К нам слетит Архистратиг.

Пир мужицкий свят и мирен

В хлебном Спасовом раю,

Запоет на ели Сирин:

Баю-баюшки-баю.

От звезды до малой рыбки

Всё возжаждет ярых крыл,

И на скрип вселенской зыбки

Выйдут деды из могил.

Станет радуга лампадой,

Море — складнем золотым,

Горн потухнувшего ада —

Полем ораным мирским.

По тому ли хлебоборью

Мы, как изморозь весной,

Канем в Спасово поморье

Пестрядинною волной.

1916

Разруха

I Песня Гамаюна

К нам вести горькие пришли,

Что зыбь Арала в мертвой тине,

Что редки аисты на Украине,

Моздокские не звонки ковыли,

И в светлой Саровской пустыне

Скрипят подземные рули!

К нам тучи вести занесли,

Что Волга синяя мелеет,

И жгут по Керженцу злодеи

Зеленохвойные кремли,

Что нивы суздальские, тлея,

Родят лишайник да комли!

Нас окликают журавли

Прилетной тягою впоследки,

И сгибли зябликов наседки

От колтуна и жадной тли,

Лишь сыроежкам многолетки

Хрипят косматые шмели!

К нам вести черные пришли,

Что больше нет родной земли,

Как нет черемух в октябре,

Когда потемки на дворе

Считают сердце колуном,

Чтобы согреть продрогший дом,

Но не послушны колуну,

Поленья воют на луну.

И больно сердцу замирать,

А в доме друг, седая мать!..

Ах, страшно песню распинать!

Нам вести душу обожгли,

Что больше нет родной земли,

Что зыбь Арала в мертвой тине,

Замолк Грицько на Украине,

И Север — лебедь ледяной —

Истек бездомною волной,

Оповещая корабли,

Что больше нет родной земли!

II

От Лаче-озера до Выга

Бродяжил я тропой опасной,

В прогалах брезжил саван красный,

Кочевья леших и чертей.

И как на пытке от плетей

Стонали сосны: «Горе! Горе!»

Рябины — дочери нагорий

В крови до пояса… Я брел,

Как лось, изранен и комол,

Но смерти показав копыто.

Вот чайками, как плат, расшито

Буланым пухом Заонежье

С горою вещею Медвежьей,

Данилово, где Неофиту

Андрей и Симеон, как сыту,

Сварили на премноги леты

Необоримые «Ответы».

О книга — странничья киса,

Где синодальная лиса

В грызне с бобрихою подонной, —

Тебя прочтут во время оно,

Как братья, Рим с Александрией,

Бомбей и суетный Париж!

Над пригвожденною Россией

Ты сельской ласточкой журчишь,

И, пестун заводи камыш,

Глядишься вглубь — живые очи, —

Они, как матушка, пророчат

Судьбину — не чумной обоз,

А студенец в тени берез

С чудотворящим почерпальцем!..

Но красный саван мажет смальцем

Тропу к истерзанным озерам, —

В их муть и раны с косогора

Забросил я ресниц мережи

И выловил под ветер свежий

Костлявого, как смерть, сига:

От темени до сапога

<Весь изъязвленный> пескарями,

Вскипал он <гноем>, злыми вшами,

Но губы теплили молитву…

Как плахой, поражен ловитвой,

Я пролил вопли к жертве ада:

«Отколь, родной? Водицы надо ль?»

И дрогнули прорехи глаз:

«Я ж украинец Опанас…

Добей зозулю, чоловиче!..»

И видел я: затеплил свечи

Плакучий вереск по сугорам,

И ангелы, златя убором

Лохмотья елей, ржавь коряжин,

В кошницу из лазурной пряжи

Слагали, как фиалки, души.

Их было тысяча на суше

И гатями в болотной води!..

О Господи, кому угоден

Моих ресниц улов зловещий?