Стихотворения - [56]

На ребрах смрадный сенокос.

Знать, новоселье, правят бесы

И продают печенку с весу,

Кронных замыслов вязигу.

Вот адский дьяк читает книгу.

Лксты из висельника кожи,

Где в строчках смерть могилы множит

Безкрестные, как дом без кровли!.

Повышла Техника для ловли, —

В мереже, рыбами в потоке,

Индустриальные пороки —

Молитва, милостыня, ласка.

В повойиике парчовом сказка

И песня про снежки пушисты,

Что ненавидят коммунисты!

Бежим, бежим, посмертный друг,

От черных и от красных вьюг,

На четверговый огонек,

Через Предательства поток,

Сквозь Лес лукавых размышлений,

Где лбы — комолые олени

Тучны змеиною слюной,

Там нет подснежников весной.

И к старым соснам, где сторожка,

Не вьется робкая дорожка,

Чтоб юноша купал ресницы

В смоле и яри до зарницы,

Питая сердце медом встречи…

Вот ласточки — зари предтечи!

Им лишь оплакивать дано

Резное русское окно

И колоколен светлый сон,

Где не живет вечерний звон.

Окно же с девичьей иголкой

Заполыхало комсомолкой,

Кумачным смехом и махрой

Над гробом матери родной!

Вот журавли, как хоровод, —

На лапках костромских болот

Сусанинский озимый ил.

Им не хватило птичьих сил.

Чтоб заметелить пухом ширь,

Где был Ипатьев монастырь.

Там виноградарем Феодор,

В лихие тушинские годы,

Нашел укромную лозу

Собрать алмазы, бирюзу

В неуязвимое точило…

"Подайте нам крупицу ила,

Чтоб причаститься Костромой!"

И журавли кричат: "Домой,

На огонек идите прямо,

Там в белой роще дед и мама!"

Уже последний перевал.

Крылатый страж на гребне скал

Нас окликает звонким рогом,

Но крест на нас, и по острогам.

С хоругвями, навстречу нам

Идет Хутынский Варлаам.

С ним Сорский Нил, с Печеньги Трифон,

Борис и Глеб — два борзых грифа.

Зареет утро от попон.

И Анна с кашинских икон —

Смиренное тверское поле.

С пути отведать хлеба-соли

Нас повели в дубовый терем…

Святая Русь, мы верим, верим!

И посохи слезами мочим…

До впадин выплакать бы очи,

Иль стать подстрешным воробьем.

Но только бы с родным гнездом,

Чтоб бедной песенкой чи-ри

Встречать заутреню зари.

И знать, что зернышки, солому

Никто не выгонит из дому,

Что в сад распахнуто давно

Резное русское окно,

И в жимолость упали косы!..

На Рождество Богородично. 1931

* * *

На преподобного Салоса —

Угодника с Большой торговой,

Цветистей в Новгороде слово,

И пряжею густой, шелковой,

Прошит софийский перезвон

На ипостасный вдовий сон,

На листопад осин опальных,

К прибытку в избах катовальных,

Где шерсть да валенок пушистый.

Аринушка вдовела чисто.

И уж шестнадцать дочке Насте,

Как от неведомой напасти

Ушел в могилу катовал,

Чтоб на оплаканном погосте

Крестом из мамонтовой кости

Глядеться в утренний опал!

Там некогда и я сиял,

Но отягченный скатным словом,

Как рябчик к травам солодовым,

На землю скудную ниспал!

Аринушка вдовела свято,

Как остров под туманным платом,

Плакучий вереск по колени.

Уж океан в саврасой пене

Не раз ей косы искупал.

И памяткой ревнивый вал

В зрачки забросил парус дальний.

Но чем прекрасней, тем печальней

Лён времени вдова пряла,

И материнского крыла

Всю теплоту и многострунность

Испила Настенькина юность!

Зато до каменной Норвеги

Прибоя пенные телеги

Пух гаги — слухи развезли,

Что материнские кремли

И сердца кедр, шатра укромней,

Как бирюзу в каменоломне

Укрыли девичью красу!

Как златно-бурую лису

Полесник чует по умётам,

Не правя лыжницу болотом,

Ведь сказка с филином не дружит,

Араиной дозоры вьюжит,

И на березовой коре —

Следы резца на серебре,

Находит волосок жар-зверя,

И ревностью снега измеря,

Пустым притащится к зимовью, —

Так, обуянные любовью

И Капарулин с Кулда оя[6],

И Лопарев от Выдро оя, —

Купцы, кудрявичи и щуры

В сеть сватовства лисы каурой

Словить, как счастья, не могли!

Цветисты моря хрустали,

Но есть у Насти журавли

Средь голубик и трав раздумных.

Златистее поречий лунных,

Когда голуборогий лось,

В молоках и опаре плёс,

Куст головы, как факел, топит!

В Помории, в скуластой Лопи

Залетней нету журавля,

Чем с Гоголиного ручья —

Селения, где птичьи воды, —

Сын косторезчика — Феодор!

Он поставец, резьбой украшен,

С кувшинцами нездешних брашен,

Но парус плеч в морях кафтанных

Напружен туго. Для желанных

Нет слов и в девичьем ларце.

И о супружеском венце

Не пелося Анастасии…

Святые девушки России —

Купавы, чайки и березки,

Вас гробовые давят доски.

И кости обглодали волки.

Но грянет час — в лазурном шелке

Вы явитесь, как звезды, миру!

Полюбит ли сосна секиру,

Хвой волосами, мясом корня.

И станет ли в избе просторней

От гробовой глухой доски?

Так песнь стерляжьи плавники

Сдирает о соображенье.

Испепелися наважденье —

Понятие — иглистый еж!

Пусть будет стих с белугой схож,

Но не полюбит он бетона!..

Для Настеньки заря — икона,

А лестовка — калины ветка —

Оконца росная наседка.

Вся в бабку, девушка в семнадцать

Любила платом покрываться

По брови, строгим, уставным,

И сквозь келейный воск и дым,

Как озарение опала,

Любимый облик прозревала.

Он на купеческого сына,

На объярь — серая холстина —

Не походил и малой складкой,

И за колдующей лампадкой

Пил морок и горючий сон,

В березку раннюю влюблен.

Так две души, одна земная,

И живописная другая,

Связались сладостною нитью,

Как челн, готовые к отплытью,

В живую водь, где Китеж-град,

И спеет слезный виноград,

Куда фиалкой голубой

Уйдешь и ты. любимый мой!

Бай-бай, изгнания дитя!

Крадется к чуму, шелестя,