Стихотворения - [35]

За ребячество, дурачество… за ложь!

Видишь: ведь и я хожу от двери к двери,

И по правде: сам не знаю, как же быть?

Ведь не плачут, ведь не плачут только звери…

Как бы я хотел тебе, себе поверить,

И поверив слову, снова полюбить!

<1930>

«Не знаю, друг, с тоски ли, лени…»

Не знаю, друг, с тоски ли, лени

Я о любви не говорю:

Я лучше окна растворю —

Как хорошо кусты сирени

Чадят в дождливую зарю!

Садись вот так: рука к руке,

И на щеке, как на холстинке,

Лежавшей долго в сундуке,

Смешай с улыбкою морщинки:

Ведь нет уж слова без заминки

На позабытом языке!

Да и о чем теперь нам спорить

И говорить теперь о чем,

Когда заискрилось в проборе?..

Мой милый друг, взгляни на зорю

С ее торжественным лучом!

Как хороши кусты сирени,

Дорога, лес и пустыри

В благословении зари!..

Положь мне руки на колени

И ничего не говори

Ни о любви, ни об измене!

<1931>

«До слез любя страну родную…»

До слез любя страну родную

С ее простором зеленей,

Я прожил жизнь свою, колдуя

И плача песнею над ней.

В сторожкой робости улыбок,

В нахмуренности тяжких век,

Я видел, как убог и хлибок,

Как черен русский человек.

С жестокой и суровой плотью,

С душой, укрытой на запор,

Сберег он от веков лохмотья

Да синий взор свой, да топор.

Уклад принес он из берлоги,

В привычках перенял он рысь,

И долго думал он о Боге,

По вечеру нахмурясь в высь.

В ночи ж, страшась болотных пугал,

Засов приладив на двери,

Повесил он икону в угол

В напоминание зари.

В напоминание и память

О том, что изначальный свет

Пролит был щедро над полями,

Ему же и кончины нет.

И пусть зовут меня каликой,

Пусть высмеет меня юнец

За складки пасмурного лика,

За черный в копоти венец,

И часто пусть теперь с божницы

Свисает жидкий хвост узды,

Не тот же ль синий свет ложится

На половицы от звезды?!

Не так же ль к избяному брусу

Плывет, осиливши испуг,

Как венчик, выброшенный в мусор,

Луны печальный полукруг?!

А разве луч, поникший с неба,

Не древний колос из зерна?..

Черней, черней мужичьи хлебы,

И ночь предвечная черна…

И мир давно бы стал пустыней,

Когда б невидимо для нас

Не слит был этот сполох синий

Глаз ночи и мужичьих глаз!

И в этом сполохе зарницы,

Быть может, облетая мир,

На славу вызорят пшеницу

Для всех, кто был убог и сир.

И сядем мы в нетленных схимах,

Все, кто от века наг и нищ,

Вкусить щедрот неистощимых,

Взошедших с древних пепелищ.

Вот потому я Русь и славлю

И в срок готов приять и снесть

И глупый смех, и злую травлю,

И гибели лихую весть!

<1930>

"В поле холодно и сыро…"

В поле холодно и сыро,

В небе вечный млечный сон,

И над миром, как секира,

Полумесяц занесен.

Смерть в такую ночь колдует,

Тени множа и кружа,

И неслышно ветер дует

К нам с иного рубежа.

И дрожу я и бледнею,

И темнеет голова,

Но черчу я перед нею

Заповедные, слова.

Не страшусь я силы вражей,

Хоть пуглив я, как сурок,—

Вкруг меня стоят на страже

Золотые пики строк.

И когда по дальним лехам

Промелькнет косая тень,

Поневоле встретишь смехом

Напоенный солнцем день.

Зима 1930 — 1931

"Не мечтай о светлом чуде…"

Не мечтай о светлом чуде:

Воскресения не будет!

Ночь пришла, погаснул свет…

Мир исчезнул… мира нет…

Только в поле из-за леса

За белесой серой мглой

То ли люди, то ли бесы

На земле и над землей…

Разве ты не слышишь воя:

Слава Богу, что нас двое!

В этот темный, страшный час,

Слава Богу: двое нас!

Слава Богу, слава Богу,

Двое, двое нас с тобой:

Я — с дубиной у порога,

Ты — с лампадой голубой!

Зима 1930 — 1931

"Я с завистью гляжу, когда с лопатой…"

Я с завистью гляжу, когда с лопатой,

Вскочивши на ноги чуть свет,

Ободранный, худой, лохматый

У дома возится сосед.

Он устали в труде не знает:

То с топором, а то с пилой,

Зато в избе его витает

Дух обогретый и жилой.

Какая это радость! Счастье

Какое в этой хлопотне!

Пускай угрюмое ненастье

Висит дерюгой на плетне,

Пусть вьюга пляшет, как цыганка,

Со свистом обегая кров:

И дров на печь и на лежанку

И сена хватит на коров —

Спокойно можно спать ложиться

С проконопаченным двором!—

Вот мне бы так с пером сдружиться,

Как он сдружился с топором.

<1931>

"Как не любить румянец свежий…"

Варваре Клычковой

Как не любить румянец свежий

И губ едва заметный пух,

Но только с каждым днем все реже

От них захватывает дух…

Черней виденья с каждым годом

И все безрадостнее явь:

Как тягостна дорога бродом,

Где надо бы бросаться вплавь!

Сколь наша жизнь полна терзанья,

Как до смешного коротка!..

И вот последнее признанье

Срываю с кровью с языка!

Пусть будет эта кровь залогом

Судьбе с ее лихой игрой,

Когда она в пути убогом

Вновь брезжит розовой зарей!..

И пусть, как пахарь торопливый,

Морщину тяжкую судьба

Положит вперекос на ниву

Глубоко вспаханного лба!

Так старец, согнутые плечи

Расправив и стуча клюкой.

Виденью юности навстречу

Спешит с протянутой рукой.

И даже у ворот могилы,

Скользя ладонью по холсту,

Как бы лаская облик милый,

Хватает жадно пустоту.

Декабрь 1931 — 1932

ИЗ ЦИКЛА «ЗАКЛЯТИЕ СМЕРТИ»

I

Не спится мне перед отъездом,

Не спит и тополь у окон:

Давно он все прочел по звездам,

     Чего не знает он?..

По саду бегает русалка,

И листья падают с осин,

И облака плывут вразвалку

     С поминок на помин…

И свет висит на частоколе,

Бери хоть в руки этот свет…

И вот: судьбы моей и доли

     И не было и нет!

Но не страшна мне злая участь

И жалко не убогий кров:

Мне жаль узорность снов, певучесть