Стихотворения и сонеты - [2]

Шрифт
Интервал

Из цикла «Несколько смокв с репейника»[1]

Первая смоква

Я с двух сторон свечу зажгла.
Не встретить ей рассвет.
Но — милые! враги! друзья!
Какой чудесный свет!
First Fig
My candle burns at both ends;
It will not last the night;
But ah, my foes, and oh, my friends —
It gives a lovely light!

После полудня на холме

Счастливой нет другой такой —
Лицом в траву!
Я ста цветов коснусь рукой
И не сорву.
Обрыв и облака — гляжу,
И тих мой взгляд.
Там бриз баюкает траву
Вперед, назад.
Когда ж покажутся огни
Из городка,
Свой свет я отыщу средь них —
И вниз с холма!
Afternoon on A Hill
I will be the gladdest thing
Under the sun!
I will touch a hundred flowers
And not pick one.
I will look at cliffs and clouds
With quiet eyes,
Watch the wind bow down the grass,
And the grass rise.
And when lights begin to show
Up from the town,
I will mark which must be mine,
And then start down!

Взрослая

Ругала предрассудков косность,
Рыдала, с лестницы катилась —
И что же? Нынче с миной постной
Спать отправляюсь в восемь тридцать.
Grown-up
Was it for this I uttered prayers,
And sobbed and cursed and kicked the stairs,
That now, domestic as a plate,
I should retire at half-past eight?

Четверг

Что ж, я любила в среду,
Но вот настал четверг.
В четверг тебя я не люблю,
Мил человек.
Не понимаю, ты о чем?
И злишься на кого?
Да, в среду был ты так любим, —
А мне-то что?
THURSDAY
AND if I loved you Wednesday,
Well, what is that to you?
I do not love you Thursday —
So much is true.
And why you come complaining
Is more than I can see.
I loved you Wednesday, — yes-but what
Is that to me?

Возможно, что Ему

Благословенен уголок
Мой, украшенье мира.
Но я не видела еще
Китая и Каира.
Не упиваться мне цветком
Под самым моим носом,
Пока мне запах незнаком
Из Карфагена розы.
Ткань нежная любви моей
Не блекнет и не рвется,
Пока я здесь. Но если мне
Пуститься в путь придется!..
To the Not Impossible Him
How shall I know, unless I go
       To Cairo or Cathay,
Whether or not this blessed spot
       Is blest in every way?
Now it may be, the flower for me
       Is this beneath my nose;
How shall I tell, unless I smell
       The Carthaginian rose?
The fabric of my faithful love
        No power shall dim or ravel
Whilst I stay here, — but oh, my dear,
       If I should ever travel!

Пир

Бродила вдоль стола,
Пила из рюмки каждой,
Но не нашла вина
Прекраснее, чем жажда.
Грызя земли плоды,
Пришла я к убежденью,
Что в мире нет еды
Вкуснее вожделенья.
Всю эту канитель
Я распродам отважно
И лягу на постель
Из голода и жажды.
Feast
I drank at every vine.
The last was like the first.
I came upon no wine
So wonderful as thirst.
I gnawed at every root.
I ate of every plant.
I came upon no fruit
So wonderful as want.
Feed the grape and bean
To the vintner and monger:
I will lie down lean
With my thirst and my hunger.

Непутешественница

Тропинка мимо дома шла.
Была уж очень хороша! —
Но матушка меня предупредила:
«В конце тропинки, доченька,
Найдешь ты дом молочника»
(И с той поры я дальше не ходила).
THE UNEXPLORER
THERE was a road ran past our house
Too lovely to explore.
I asked my mother once — she said
That if you followed where it led
It brought you to the milk-man's door.
(That's why I have not traveled more.)

Синяя Борода

Просил не открывать, но ты вошла;
Смотри же, из-за малости какой
Предательство… Не видно ни котла,
Ни дев, что расплатились головой
За жадность, наподобие твоей;
Магических кристаллов нету там,
Сокровищ, рук заломленных… Глазей:
Лишь паутина, затхлость, пустота
В той комнате. Но все ж она была
Мой только, сокровенный уголок.
Ты ж, осквернив меня, так пробралась
Бесцеремонно за ее порог,
Что лик твой мне не должно созерцать
И надо место новое искать.
Bluebeard
This door you might not open, and you did;
So enter now, and see for what slight thing
You are betrayed… Here is no treasure hid,
No cauldron, no clear crystal mirroring
The sought-for truth, no heads of women slain
For greed like yours, no writhings of distress,
But only what you see… Look yet again —
An empty room, cobwebbed and comfortless.
Yet this alone out of my life I kept
Unto myself, lest any know me quite;
And you did so profane me when you crept
Unto the threshold of this room to-night
That I must never more behold your face.
This now is yours. I seek another place.

Сонет XLII

Чьи губы целовала, где, когда,
На чьей руке спала я до утра,
Зачем мне помнить, право? Если б не
Пошел сегодня дождь из их теней,
Я сердцу запретила бы щемить.
Пускай вздыхали б призраки в окне —
Их, незапомнившихся мальчиков, во сне
Меня зовущих, уж не оживить.
Так дерево средь зимней тишины
Не помнит пенья улетевших птиц.
Я не припомню ни имен, ни лиц.
Влюбленности детали не важны
Я только знаю: скоро год  уже,
Как лето не звучит в моей душе.
* * *
What lips my lips have kissed, and where, and why,
I have forgotten, and what arms have lain
Under my head till morning; but the rain
Is full of ghosts tonight, that tap and sigh
Upon the glass and listen for reply,
And in my heart there stirs a quiet pain
For unremembered lads that not again
Will turn to me at midnight with a cry.
Thus in winter stands the lonely tree,
Nor knows what birds have vanished one by one,
Yet knows its boughs more silent than before:

Еще от автора Эдна Винсент Миллэй
Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".


Любовный хлеб

Эдна Сент-Винсент Миллей (1892–1950) — первая поэтесса, получившая Пулитцеровскую премию; одна из самых знаменитых поэтов США XX века. Классическая по форме (преимущественно, сонеты), глубокая и необыкновенно смелая по содержанию, любовная и философская лирика Э. Миллей завоевала ей славу уже при жизни.Переводы из Эдны Сент-Винсент Миллей на русский язык немногочисленны. Наиболее удачными были переложения Михаила Зенкевича и Маргариты Алигер.Мария Редькина много лет переводит стихи Миллей. Её работу высоко оценили А. Штейнберг и А. Ревич, чьи семинары она посещала.