Стихотворения и поэмы - [2]

Увы, моя подруга,

Как кожа нежная была

В боках твоих упруга!

Зачем же лошадь стала ты?

Укройся в белые скиты

И, ставя богу свечку,

Грызи свою уздечку!»

Но лошадь бьется, не идет,

Наоборот, она довольна.

Уж вечер. Лампа свет лиет

На уголок застольный.

Восходит поп среди двора,

Он весь ругается и силы напрягает,

Чугунный крест из серебра

Через порог переставляет.

Больному лучше. Поп хохочет,

Закутавшись в святую епанчу.

Больного он кропилом мочит,

Потом с тарелки ест сычуг,

Наполненный ячменной кашей,

И лошадь называет он мамашей.

1928

Игра в снежки

В снегу кипит большая драка.

Как легкий бог, летит собака.

Мальчишка бьет врага в живот.

На елке тетерев живет.

Уж ледяные свищут бомбы.

Уж вечер. В зареве снега.

В сугробах роя катакомбы,

Мальчишки лезут на врага.

Один, задрав кривые ноги,

Скатился с горки, а другой

Воткнулся в снег, а двое новых,

Мохнатых, скорченных, багровых,

Сцепились вместе, бьются враз,

Но деревянный ножик спас.

Закат погас. И день остановился.

И великаном подошел шершавый конь.

Мужик огромной тушею своей

Сидел в стропилах крашеных саней,

И в медной трубке огонек дымился.

Бой кончился. Мужик не шевелился.

1928

Часовой

На карауле ночь густеет.

Стоит, как башня, часовой.

В его глазах одервенелых

Четырехгранный вьется штык.

Тяжеловесны и крылаты,

Знамена пышные полка,

Как золотые водопады,

Пред ним свисают с потолка.

Там пролетарий на стене

Гремит, играя при луне,

Там вой кукушки полковой

Угрюмо тонет за стеной.

Тут белый домик вырастает

С квадратной башенкой вверху,

На стенке девочка витает,

Дудит в прозрачную трубу.

Уж к ней сбегаются коровы

С улыбкой бледной на губах…

А часовой стоит впотьмах

В шинели конусообразной,

Над ним звезды пожарик красный

И серп заветный в головах.

Вот в щели каменные плит

Мышиные просунулися лица,

Похожие на треугольники из мела,

С глазами траурными по бокам.

Одна из них садится у окошка

С цветочком музыки в руке.

А день в решетку пальцы тянет,

Но не достать ему знамен.

Он напрягается и видит:

Стоит, как башня, часовой,

И пролетарий на стене

Хранит волшебное становье.

Ему знамена — изголовье,

А штык ружья: война — войне.

И день доволен им вполне.

1927

Новый быт

Восходит солнце над Москвой,

Старухи бегают с тоской:

Куда, куда идти теперь?

Уж Новый Быт стучится в дверь!

Младенец, выхолен и крупен,

Сидит в купели, как султан.

Прекрасный поп поет, как бубен,

Паникадилом осиян.

Прабабка свечку зажигает,

Младенец крепнет и мужает

И вдруг, шагая через стол,

Садится прямо в комсомол.

И время двинулось быстрее,

Стареет папенька-отец,

И за окошками в аллее

Играет сваха в бубенец.

Ступни младенца стали шире,

От стали ширится рука.

Уж он сидит в большой квартире,

Невесту держит за рукав.

Приходит поп, тряся ногами,

В ладошке мощи бережет,

Благословить желает стенки,

Невесте крестик подарить.

«Увы, — сказал ему младенец, —

Уйди, уйди, кудрявый поп,

Я — новой жизни ополченец,

Тебе ж один остался фоб!»

Уж поп тихонько плакать хочет,

Стоит на лестнице, бормочет,

Не зная, чем себе помочь.

Ужель идти из дома прочь?

Но вот знакомые явились,

Завод пропел: «Ура! Ура!»

И Новый Быт, даруя милость,

В тарелке держит осетра.

Варенье, ложечкой носимо,

Шипит и падает в боржом.

Жених, проворен нестерпимо,

К невесте лепится ужом.

И председатель на отвале,

Чете играя похвалу,

Приносит в выборгском бокале

Вино солдатское, халву,

И, принимая красный спич,

Сидит на столике Ильич.

«Ура! Ура!» — поют заводы,

Картошкой дым под небеса.

И вот супруги, выпив соды,

Сидят и чешут волоса.

И стало все благоприятно:

Явилась ночь, ушла обратно,

И за окошком через миг

Погасла свечка-пятерик.

1927

Движение

Сидит извозчик, как на троне,

Из ваты сделана броня,

И борода, как на иконе,

Лежит, монетами звеня.

А бедный конь руками машет,

То вытянется, как налим,

То снова восемь ног сверкают

В его блестящем животе.

1927

На рынке

В уборе из цветов и крынок

Открыл ворота старый рынок.

Здесь бабы толсты, словно кадки,

Их шаль невиданной красы,

И огурцы, как великаны,

Прилежно плавают в воде.

Сверкают саблями селедки,

Их глазки маленькие кротки,

Но вот, разрезаны ножом,

Они свиваются ужом.

И мясо, властью топора,

Лежит, как красная дыра,

И колбаса кишкой кровавой

В жаровне плавает корявой,

И вслед за ней кудрявый пес

Несет на воздух постный нос,

И пасть открыта, словно дверь,

И голова, как блюдо,

И ноги точные идут,

Сгибаясь медленно посередине.

Но что это? Он с видом сожаленья

Остановился наугад,

И слезы, точно виноград,

Из глаз по воздуху летят.

Калеки выстроились в ряд.

Один играет на гитаре.

Ноги обрубок, брат утрат,

Его кормилец на базаре.

А на обрубке том костыль,

Как деревянная бутыль.

Росток руки другой нам кажет,

Он ею хвастается, машет,

Он палец вывихнул, урод,

И визгнул палец, словно крот,

И хрустнул кости перекресток,

И сдвинулось лицо в наперсток.

А третий, закрутив усы,

Глядит воинственным героем.

Над ним в базарные часы

Мясные мухи вьются роем.

Он в банке едет на колесах,

Во рту запрятан крепкий руль,

В могилке где-то руки сохнут,

В какой-то речке ноги спят.

На долю этому герою

Осталось брюхо с головою

Да рот, большой, как рукоять,

Рулем веселым управлять.

Вон бабка с неподвижным оком

Сидит на стуле одиноком,

И книжка в дырочках волшебных

(Для пальцев милая сестра)

Поет чиновников служебных,

И бабка пальцами быстра.