Стихотворения и поэмы - [51]

Готова западня.

Во встрече той предутренней

Всю меру, стих, учти,

Всё жило силой внутренней,

Безо́бразной почти.

Изобрази движение

Тех влажных листьев лип

И тонкий отблеск пения,

Который к ним прилип.

Изобрази, как юноша

Прошел среди аллей,

Иную жизнь задумавший

И присягнувший ей.

Изобрази без горести

Рассвет, весну, дома,

Всё — как начало повести,

Где автор — жизнь сама.

1935–1936

148–162. ПАРИЖСКАЯ ТЕТРАДЬ

1. «Плывет над площадью пустой…»

Л.М.К.

Плывет над площадью пустой

Июльских дней настой.

И бронзовый стоит на ней

Веселый маршал Ней.

Здесь город тих, слегка угрюм,

В шафранный плащ одет,

А я на маршала смотрю:

Знакомый силуэт.

Всплывает детства давний миг —

Ты над душой моей

Стоял в страницах рваных книг,

Веселый маршал Ней.

Смешны рисунки мне Раффе,

Смешны мне годы те.

Сто лет прошло… Сижу в кафе,

В парижской тесноте.

Когда б ты с камня слез, гроза,

Ко мне, отерши лоб,

То я б грозе порассказал

Хотя б про Перекоп.

Про день, что был не бирюзов,

Про наших армий вихрь,

Про тех, что вышли из низов, —

Про маршалов моих.

И ты бы — бронзовый, рябой —

Смотрел на грани крыш,

Где несмолкающей трубой

Вдали ревет Париж.

Где в летней дымчатой красе,

Наметившись едва,

Он грозен, он еще не все

Сказал свои слова.

1936

2. СТАТУЯ САМОФРАКИЙСКОЙ ПОБЕДЫ

Ни машин елисейских

Цветные ряды,

Ни холсты

На музейной тропе,

Ни дыханье камней

Драгоценных, седых,

В синем бархате

Рю де-ля-Пе —

Ничего не сказали

Хорошего мне.

Даже площадь

Конкордская вдруг

Потускнела,

Словно пустыня во сне,

Только пылью

Обвеянный круг.

Я увидел, как призрак,

Работы предел:

Море рваное,

Мокрые латы.

Неслышимый ветер гудел

Над летящей

Победой крылатой.

Серый мрамор,

По телу

Струясь полотном,

Словно латы,

К плечам тяжелея,

Напряженнейших крыльев

Окончив залом,

Бился жилкой

Легчайшей

На шее.

И как будто лицо

Затерялось

В ночи,

Без лица —

Только скорость нагая,

Эта легкая сила

Взлетела и мчит,

Все границы,

Пространства

Сжигая.

Над столицею старой,

В полярных горах,

В океанов

Тропическом пекле,

В черноте стратосферы

Увидишь — горят

Эти крылья,

Несущие

Век наш.

И во тьме

Европейской,

Где светел мятеж,

Ослепляя невидимым

Ликом,

Ты услышишь, как хлопают

Крылья всё те ж,

Черепа

Разбивая владыкам.

От тебя ухожу я

В шумящий Париж.

В этот день

Я куда ни ступаю,

Всё мне кажется —

Город

Бескрыл и бесстыж,

Лишь одна

Суматоха тупая.

1936

3. БЮТ-ШОМОН

Конечно, Мост Самоубийц —

В местах рабочих лег он,

Где столько безысходных лиц,

Забытых счастьем окон.

Внизу — озерная вода,

Тропинок желтых скаты,

Внизу холмов — вечерний дар —

Парижа дымный кратер.

Ныряй в пучину этих крыш,

В лиловых стен объятья,

Он был одним хорош, Париж, —

Всем предлагал нырять он.

И после выносил прибой

Одних на остров квелый,

Наполеоновской судьбой

Назвав беды глаголы.

Других кидал в холодный морг,

Гнал в нищету без срока,

Беря четвертых на измор

В Кайенне иль в Марокко.

Но образ некий вынес он

Сюда, на холм рабочий,

Тайком поставив на газон

Испуганною ночью.

Бывает — парк шумит, крылат,

Бывает — весь в молчанье,

Лежит под деревом Марат

В своей свинцовой ванне.

Пускай не может рук поднять

И жечь не может речью,

Как будто дремлет среди дня

Тень правды человечьей.

Он видит сон: в волнах косых

Идет он, волны роя,

Он стал корабль, кусок грозы,

Скользит стальной горою.

Вновь держит речь, неукротим,

Как прежде, голос звучен,

И осыпаются пред ним

Фонтанов водных кручи.

Их вызвал век не под шумок,

На мировом раскате —

Того, что лег на Бют-Шомон,

Того, что встал в Кронштадте.

1936

4–7. 14 ИЮЛЯ 1935 ГОДА

I. КАНУН ПРАЗДНИКА

Ждут веселья — нет веселья,

Флаги лишь висели,

Да оркестров новосельем

Город путь усеял.

Гром их медный только дразнит,

Погремит и ляжет,

Где ночной народный праздник?

Мне никто не скажет.

Как-то стал Париж задумчив,

Этажи — что тучи,

Танцевать куда бы лучше,

Чем томиться, мучась,

И над Сеной мало света,

Звезды точно свечи,

В Сену мелкие монеты

Иностранцы мечут,

Чтоб купить немного счастья

У воды журчащей,

Чтоб тебя в стране молчащей

Вспоминать почаще.

А молчащею страною

Стал ты сам, совсем иною…

Первый раз за всё столетье

Говоришь: «Не буду петь я»,

Может быть, твой галльский петел

Крикнет на рассвете.

Может быть, народ Парижа

Смех плеснет на лица,

На бульваров глади рыжей

Днем повеселится?

Оттого ли по бульварам

Пусто танцев место?

Оттого ль как будто варом

Залиты оркестры?

II. ПЛОЩАДЬ БАСТИЛИИ

Бирнамский лес шагнул на Донзинан,

А если б вся земля тогда шагнула,

Каков бы был в трагедии изъян,

И зритель не опомнился б от гула.

А вот при мне, с Бастилии начав,

Шагнул народ — Парижа лес веселый,

Шли деды и вели своих внучат,

Шли женщины с сестрою «Карманьолой».

Литейщики, пилоты, слесаря

Сливали свой товарищеский говор,

И песни их, точнее хрусталя,

Сменяла буря стали лозунговой.

Стихом простым я слово проведу

Не потому, что сложным не владею,

А потому, что рядовым в ряду

Простое слово стало чародеем.

С ним потеплела хладная земля,

И в братстве снова найденной поруки

От стен Парижа и до стен Кремля

В тот день тянулись возгласы и руки.

О, знай Шекспир леса таких знамен,

Перечеркнувших распри феодалов,

Какой бы тут схватил пергамент он,

Чтоб закрепить движенье улиц алых!

В один котел здесь пали времена,

И кто громил Бастилий норы лисьи —

Воскрес и шел, подняв на рамена

Советский век, колпак фригийский выся.

Мой век меня вниманьем не обидел,