Стихотворения и поэмы - [3]

Созвездий тихих — под ее грудями.

И иногда, как женщины знаток,

Ее неласканные узнавал

Уста король сквозь сдвинутые брови

И видел: чувства юного росток

Себя к его провалу не склонял,

И, слушая, король, как пес, дрожал,

Ища себя в своей последней крови.

Из раздела «Осенние ямбы»

Усталость

«По мне, отчизна только там.

Где любят нас, где верят нам».

М. Лермонтов

Опять покорен грусти, мрачен,

Я — одинокий — снова с той,

Чей взор пленительный прозрачен

И полон юной красотой.

Но ныне с кроткой укоризной

Встречают запылавший день

И страх пред новою отчизной

И недоверчивая лень.

Нет! Не увлечь меня мятелям

В земной простор, в далекий путь,

Не взволновать твоим свирелям

Мою задумчивую грудь.

Еще вскипает над долиной

Осенним солнцем небосвод,

Но треугольник журавлиный

Медлительно на юг плывет.

Боль

Нависла боль свинцовой тучей

С каймой кровавою вокруг.

И ты изрыт тоской летучей,

Многострадальный, нежный луг.

Раскрылся плащ ночной и синий

От леса и до камыша.

В твоей измученной пустыне

Теряется моя душа.

За ней, бредя стопой тревожной

В глухую ночь, в ночную тишь,

Ты, сердце, песнею острожной

Над осенью моей звенишь.

Память

«Далёко ты, но терпеливо

Моей покорствую судьбе.

Во мне божественное живо

Воспоминанье о тебе».

Н. Языков

Ты отошла за травы луга,

В глухую осень, в камыши…

Расплескивает крылья вьюга

Над страшною тоской души

Прислушиваюсь к милой флейте

И к дальним шорохам сосны.

Жестокую печаль лелейте.

Мои отчетливые сны.

Я вижу в снеге лабиринта,

Где без дорог мои пути,

Краснеет кровью гиацинта

Твое последнее «прости!».

Ты не могла, ты истомилась

В слезах и бормотаньях встреч,

И отошла, и закрутилась

Змеею шаль вдоль смуглых плеч.

Я не виню, что ты, больная.

И уходила и звала.

И вся цветная, вся хмельная

С моих страниц ты уплыла.

Но не кляни и ты, что ныне

С губ помертвевших, ледяных

В часы растерянных уныний

К тебе слетает блеклый стих.

Мне кажется, что ночью каждой

И каждым утром, каждым днем,

Когда объят предсмертной жаждой

И смертным роковым огнем, —

Ты проплываешь надо мною.

Колебля тонкое копье,

Дразня минувшею весною,

Суля иное бытие.

Волна — я знаю — беспощадна

И снова не придет к камням,

Но тешиться мечтой отрадно

Изнеможденным берегам.

Из книги «Романтическая пудра»

L'Art Poetique

И.В. Игнатьеву

Обращайтесь с поэзами как со светскими дамами,

В них влюбляйтесь, любите, преклоняйтесь с мольбами,

Не смущайте их души безнадежными драмами,

Но зажгите остротами в глазах у них пламя.

Нарумяньте им щеки, подведите мечтательно

Темно-синие брови, замерев в комплименте,

Уверяйте их страстно, что они обаятельны,

И, на бал выезжая, их в шелка вы оденьте.

Разлучите с обычною одеждою скучною,

В jupe-culotte нарядите и как будто в браслеты

Облеките их руки нежно рифмой воздушною

И в прическу искусную воткните эгреты.

Если скучно возиться вам, друзья, с ритмометрами,

С метрономами глупыми, с корсетами всеми

— На кокотке оставив туфли с белыми гетрами,

Вы бесчинствуйте с нею среди зал Академий.

1913

Эскизетта

Ее сиятельству графине Кларе

Белые гетры… Шляпа из фетра…

  Губ золотой сургуч…

Синие руки нахального ветра

  Трогают локоны туч.

Трель мотоцикла… Дама поникла…

  Губы сжаты в тоске…

Чтенье галантное быстрого цикла

  В лунном шалэ на песке.

В городе где-то возле эгрета

  Модный круглит котелок…

В траурном платье едет планета

  На голубой five o'clock[4].

1913

Из книги «Автомобилья поступь». Лирика (1913–1915)

Книга вторая

Из раздела «Восклицательные скелеты»

«В рукавицу извозчика серебряную каплю пролил…»

В рукавицу извозчика серебряную каплю пролил,

Взлифтился, отпер дверь легко.

В потерянной комнате пахло молью

И полночь скакали в черном трико.

Сквозь глаза пьяной комнаты, игрив и юродив,

Втягивался нервный лунный тик,

А на гениальном диване, прямо напротив

Меня, хохотал в белье мой двойник.

И Вы, разбухшая, пухлая, разрыхленная,

Обнимали мой вариант костяной.

Я руками взял Ваше сердце выхоленное,

Исчеркал его ревностью стальной;

И вместе с двойником, фейерверк тосты,

Вашу любовь до утра грызли мы,

Досыта, досыта, досыта,

Запивая шипучею мыслью.

А когда солнце на моторе резком

Уверенно выиграло главный приз,

Мой двойник вполз в меня, потрескивая,

И тяжелою массою рухнулся вниз.

1913

«Год позабыл, но помню, что в пятницу…»

Год позабыл, но помню, что в пятницу,

К небоскребу подъехав в коляске простой,

Я попросил седую привратницу

В лифте поднять меня к вам в шестой.

Вы из окошка, туберкулезно-фиалковая,

Увидали меня и вышли на площадку.

В лифт сел один и, веревку подталкивая,

Заранее снял ласково правую перчатку.

И вот уж, когда, до конца укорачивая

Канат подъемника, я был в четвертом, —

Допрыгнула до меня Ваша песенка вкрадчивая,

А снизу другая, запетая чортом.

И вдруг застопорил лифт привередливо,

И я застрял между двух этажей,

Бился и плакал, кричал надоедливо,

Напоминая в мышеловке мышей.

А Вы всё выше

Уходили сквозь крышу,

И чорт все громче, всё ярче пел,

И только его одну песню слышал

И вниз полетел.

1913

«Летнее небо похоже на кожу мулатки…»

Летнее небо похоже на кожу мулатки,

Солнце, как красная ссадина ни щеке:

С грохотом рушатся витрины и палатки,

И дома, провалившись, тонут в реке.

Падают с отчаяньем в пропасть экипажи,

В гранитной мостовой все камни раздражены,

Женщины без платки, на голове — плюмажи,