Стихотворения и поэмы - [29]

Шрифт
Интервал

Выжечь слишком воскресный след.
«Со святыми упокой» не страшно этим строчкам:
Им в новой библии первый лист.
Всем песням-песней на виске револьверной точкой
Я — последний имажинист.

16 мая 1920

Слезы кулак зажать

Отчаянье проехало под глаза синяком,
В этой синьке белье щек не вымою.
Даже не знаю, на свете каком
Шарить тебя, любимая!
Как тюрьму, череп судьбы раскрою ли?
Времени крикну: Свое предсказанье осклабь!
Неужели страшные пули
В июле
В отданную мне грудь, как рябь?!
Где ты?
Жива ли еще, губокрылая?
В разлуке кольцом горизонта с поэтом
Обручена?
Иль в могилу тело еще неостылое,
Как розовая в черный хлеб ветчина?
Гигантскими качелями строк в синеву
Молитвы наугад возношу…
О тебе какой?
О живой
Иль твоей приснопамятной гибелью,
Бесшабашный шут?!
Иль твоей приснопамятной гибелью,
Ненужной и жуткой такой,
Ты внесешься в новую библию
Великомученицей и святой;
А мне?.. Ужасом стены щек моих выбелю.
Лохмотья призраков становятся явью.
Стены до крови пробиваю башкой,
Рубанком языка молитвы выстругав.
Сотни строк написал я за здравье,
Сотни лучших за упокой.
Любимая! Как же? Где сил, чтобы вынести
Этих дней полосатый кнут.
Наконец, и мой череп не дом же терпимости,
Куда всякие мысли прут.
Вечер верстами меряет згу.
Не могу.
От скрипа ломаются зубы.
Не могу.
От истерик шатается грудь.
Неужели по улицам выпрашивать губы,
Как мальчишка окурок просит курнуть.
Солнце рыжее, пегое
По комнате бегает
Босиком.
Пустотою заскорузлое сердце вымою.
Люди! Не знаю: на свете каком
Неводом веры поймаю любимую.
О нас: о любимой плюс поэте
Даже воробьи свистят.
Обокрали лишь двух мы на свете,
Но эти
Покражу простят.
На одну
Чашку все революции мира,
На другую мою любовь и к ней
Луну,
Как медную гирю,
И другая тяжелей!
Рвота пушек. По щекам равнин веснушками конница.
Шар земной у новых ключей.
А я прогрызаю зубами бессонницы
Густое тесто ночей.
Кошки восстаний рыжим брюхом в воздухе
И ловко на лапы четырех сёл.
Но, как я, мечтал лишь об отдыхе
В Иерусалим Христа ввозивший осёл.
Любимая!
Слышу: далеко винтовка —
Выключатель счастья — икнет…
Это, быть может, кто-то неловко
Лицо твое — блюдо весны —
Разобьет.
Что же дальше? Любимая!
Для полной весны
Нужно солнце, нагнущее выю,
Канитель воробьев и смола из сосны,
Да, глаза твои сплошь голубые.
Значит: больше не будет весны?
Мир присел от натуги на корточки
И тянет луну на луче, как Бурлак.
Раскрываю я глаз моих форточки,
Чтобы в черепе бегал сквозняк.
Счастья в мире настанет так много!..
Я ж лишен
И стихов и любви.
Судьба, словно слон,
Подняла свою ногу
Надо мною. Ну, что же? Дави!
Что сулят?
— В обетованную землю выезд?
Говорят:
— Сегодняшний день вокзал.
Слон, дави! Может, кровь моя выест,
Словно серная капля, у мира глаза.
В простоквашу сгущая туманы,
На оселке
Моих строк точу топор.
Сколько раз в уголке
Я зализывал раны!
Люди! Не жаловался до сих пор.
А теперь города повзъерошу я,
Не отличишь проселка от Невского!
Каждый день превращу я в хорошую
Страницу из Достоевского!
Череп шара земного вымою,
И по кегельбану мира его легко
Моя рука.
А пока
Даже не знаю: на свете каком
Шарить тебя, любимая?!
Судьба огрызнулась. Подол ее выпачкан
Твоим криком предсмертным… О ком?
А душа не умеет на цыпочках,
Так и топает сапогом.
Небо трауром туч я закрою.
Как кукушка, гром закудахчет в простор.
На меня свой мутный зрачок с ханжою
Графин, как циклоп, упер.
Умереть?
Не умею. Ведь
Остановка сердца отменяется…
Одиночество, как лапу медведь,
Сосет меня ночью и не наедается.
Любимая! Умерла. Глаза, как конвой,
Озираются: Куда? Направо? Прямо?
Любимая!
Как же? А стихам каково
Без мамы?
С 1917-го года
В обмен на золото кудрей твоих
Все стихи тебе я отдал.
Ты смертью возвращаешь их.
Не надо! Не надо! Куда мне?!
Не смею
Твоим именем окропить тишину.
Со стихами, как с камнем
На шее,
Я в мире иду ко дну.
С душою растерзанней рытвин Галии
Остывшую миску сердца голодным несу я.
Не смею за тебя даже молиться,
Помню: Имени моего всуе…
Помню: сколько раз с усопшей моею
Выступал на крестовый поход любви.
Ах, знаю, что кровь из груди была не краснее,
Не краснее,
Чем губы твои.
Знаю: пули,
Что пели от боли
В июле:
Фюит… фюит…
Вы не знали: в ее ли,
В мою ли
Вжалились грудь.
Мир! Бреди наугад и пой.
Шагай, пока не устанут ноги!
Нам сегодня, кровавый, с тобой,
Не по дороге!!!
Из Евангелья вырвал я начисто
О милосердьи страницы и в згу —
На черта ли эти чудачества,
Если выполнить их не могу.
Какие-то глотки святых возвещали:
— В начале
Было слово… Ненужная весть!
Я не знаю, что было в начале,
Но в конце — только месть!
Душа обнищала… Душа босиком.
Мимо рыб молчаливых
И болтливых
Людей мимо я…
Знаю теперь: на свете каком
Неводом нежности поймаю любимую!
Эти строки с одышкой допишет рука,
Отдохнут занывшие плечи.
— И да будет обоим земля нам легка,
Как легка была первая встреча.

25 августа 1919

Перемирье с машинами

Александру Кусикову

В небе птицы стаей к югу вытекли,
Треугольник фиговый на голи синевы.
Осень скрюченной рукою паралитика
Удержать не может золота листвы.
В верстах неба запыхались кони бы,
Сколько их кнутами молний не зови.
Гонит кучер на запад по небу
Солнечный гудящий грузовик.
Город машет платком дымка приветы
И румянцем труб фабричных поет.
А с грудей котлов в кружева огня одеты
Нефтяной и жирный пот.

Еще от автора Вадим Габриэлевич Шершеневич
Лошадь как лошадь

Шершеневич Вадим Габриэлевич — поэт, переводчик. Поэзия Шершеневича внесла огромный вклад в продвижение новых литературных теорий и идей, формирования Серебряного века отечественной литературы. Вместе с С. Есениным, А. Мариенгофом и Р. Ивневым Шершеневич cформировал в России теорию имажинизма (от французского image – образ).


Имажинисты. Коробейники счастья

Книга включает поэму причащения Кусикова «Коевангелиеран» (Коран плюс Евангелие), пять его стихотворений «Аль-Баррак», «Прийти оттуда И уйти в туда…», «Так ничего не делая, как много делал я…», «Уносился день криком воронья…», «Дырявый шатёр моих дум Штопают спицы луны…», а также авангардно-урбанистическую поэму Шершеневича «Песня песней».Название сборнику дают строки из программного стихотворения одного из основателей имажинизма и главного его теоретика — Вадима Шершеневича.


Поэмы

Творчество В.Г.Шершеневича (1893-1942) представляет собой одну из вершин русской лирики XX века. Он писал стихи, следуя эстетическим принципам самых различных литературных направлений: символизма, эгофутуризма, кубофутуризма, имажинизма.


Чудо в пустыне

Последний из серии одесских футуристических альманахов. «Чудо в пустыне» представляет собой частью второе издание некоторых стихотворений, напечатанных в распроданных книгах («Шелковые фонари», «Серебряные трубы», «Авто в облаках», «Седьмое покрывало»), частью новые произведения В. Маяковского, С. Третьякова и В. Шершеневича.https://ruslit.traumlibrary.net.


Стихи

Вадим Габриэлевич Шершеневич (25 января 1893, Казань — 18 мая 1942, Барнаул) — поэт, переводчик, один из основателей и главных теоретиков имажинизма.


Автомобилья поступь

Вторая книга лирики В. Шершеневича. «В эту книгу включены стихотворения, написанные в период 1912–1914 гг. Многие из этих пьес были уже напечатаны, как в моих предыдущих брошюрах, так и в периодических изданиях. Еще бо́льшее количество пьес, написанных в то же время, мною сюда не включено. Я хотел представить в этой книге весь мой путь за это время, не опуская ни одного отклона. Для каждого устремления я попытался выбрать самое характерное, откинув подходы, пробы и переходы.»https://ruslit.traumlibrary.net.


Рекомендуем почитать
Полное собрание стихотворений

«… Мережковский-поэт неотделим от Мережковского-критика и мыслителя. Его романы, драмы, стихи говорят о том же, о чем его исследования, статьи и фельетоны. „Символы“ развивают мысли „Вечных Спутников“, „Юлиан“ и „Леонардо“ воплощают в образах идеи книги о „Толстом и Достоевском“, „Павел“ и „Александр I и декабристы“ дают предпосылки к тем выводам, которые изложены Мережковским на столбцах „Речи“ и „Русского Слова“. Поэзия Мережковского – не ряд разрозненных стихотворений, подсказанных случайностями жизни, каковы, напр., стихи его сверстника, настоящего, прирожденного поэта, К.


Стихотворения

Поэтическое наследие М. Кузмина (1872–1936) в таком объеме издается впервые. Представлено 11 стихотворных книг и значительное количество стихотворений, не вошедших в авторские сборники. Большая часть текстов сверена с автографами, в примечаниях использованы обширные архивные материалы, в том числе Дневник поэта, а также новейшие труды отечественных и зарубежных исследователей творчества М. Кузмина.http://ruslit.traumlibrary.net.


Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Книга представляет собой самое полное из изданных до сих пор собрание стихотворений поэтов, погибших во время Великой Отечественной войны. Она содержит произведения более шестидесяти авторов, при этом многие из них прежде никогда не включались в подобные антологии. Антология объединяет поэтов, погибших в первые дни войны и накануне победы, в ленинградской блокаде и во вражеском застенке. Многие из них не были и не собирались становиться профессиональными поэтами, но и их порой неумелые голоса становятся неотъемлемой частью трагического и яркого хора поколения, почти поголовно уничтоженного войной.


Стихотворения и поэмы

Александр Галич — это целая эпоха, короткая и трагическая эпоха прозрения и сопротивления советской интеллигенции 1960—1970-х гг. Разошедшиеся в сотнях тысяч копий магнитофонные записи песен Галича по силе своего воздействия, по своему значению для культурного сознания этих лет, для мучительного «взросления» нескольких поколений и осознания ими современности и истории могут быть сопоставлены с произведениями А. Солженицына, Ю. Трифонова, Н. Мандельштам. Подготовленное другом и соратником поэта практически полное собрание стихотворений Галича позволяет лучше понять то место в истории русской литературы XX века, которое занимает этот необычный поэт, вместе с В.