Стихотворения и поэмы - [84]

И вот затрепетали надо мною

Цимбалы пчел незримою струною,

Над пыльным полем ветер закружил,

И в плеске рыбы, в перезвоне крыл

Воскресло всё, что было мной забыто.

Со мною друг — и вновь душа открыта

Всему тому, в чем свет любви живет,

И надо мной голубизна плывет,

Где девушка под вербой соловьиной

Ваш «Рушничок» развесила незримый.

Со мною люди — те, с какими рос,

Которым сердце я свое принес,

Со мною Вишня, нежностью богатый,

Взгляд Вашей мудрой матери, и хата,

И в хате той оркестрик духовой,

Нас угощавший песенкой ночной,

Когда я плакал, а Козак смеялся,

И смех и плач в одну любовь сливался,

И всё любовью в эту ночь цвело![95]

Спасибо Вам — за ласку, за тепло!

9 июня 1964

ПОЭМЫ

452. ЧУМАКИ ОКТАВЫ

Памяти отца моего, Фаддея Рыльского

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ Автор рассуждает об искусстве © Перевод Д. Бродский

1

Дождь — в воздухе, с полей — теплынь живая.

Медо́вый дух гречиха разлила;

Косарь хлопочет, косу отбивая,

Во ржах, дурея, бьют перепела, —

И, словно в сказке птица огневая,

Я возрождаюсь, отгорев дотла,

Поэт, чья доля — птицей жить на свете,

Как утверждает олимпиец Гете.

2

Пригреет солнце, заблестит вода,

Румяный день поднимется с востока,

Сребрится верба, словно борода

Иль шевелюра древнего пророка,

И — от дремоты вялой ни следа!

Поэт, вздохнув свободно и глубоко,

Творит как хочет, что бы ни твердил

Ему в сердцах придирчивый зоил.

3

Конечно, про Довейка и Домейка [96]

Теперь писать — дурной, пожалуй, тон

На смену соловью и почке клейкой

Пришли теперь железо и бетон.

Согласен я, что Галя и Зюлейка —

Давным-давно приевшийся шаблон…

Но, чувствую, неладно и с бетоном, —

Он станет, если уж не стал, шаблоном.

4

Иные розы над Днепром цветут,

Иные чайки носятся, ликуя;

С мест обжитых мечтателей сметут

Певцы, в броню одетые литую,

И плуги новой бороздой пройдут

Там, где отцы лишь маялись впустую.

Так пусть огонь, что в буре не потух,

Благословит тебя, бунтарский плуг!

5

О впрягшиеся в лямку исполины,

Чей труд — для гнета смертоносный меч!

Натужились не втуне ваши спины,

Не попусту усилья ваших плеч:

И Сахалин и Пармские долины

Готовы солнце новое зажечь,—

И это мы, малы и незаметны,

Сердца ведем в край голубой, заветный.

6

Оконце школы в вихре снежных грив,

Льняных головок детских вереницы,

Колесный шум, визгливых пил мотив

И пар над лугом в пору косовицы, —

Содружных воль алмазный коллектив,

Что, как заря, пред нами золотится,—

Всё это звук, для сердца не пустой…

Но как же быть с искусством, с красотой?

7

Людское море две сестры родные

Браздят издревле — мысль и красота.

Когда наш предок на ноги впервые

Пытался встать — их спорила чета,

Как нас вести сквозь дебри вековые,

Как распахнуть нам к свету ворота, —

И Рим железный потрясли плебеи

Огнем отваги, молотом идеи.

8

Да, много терний в прошлом, — но видны

В нем и венцы терновые порою:

Цари в броне коварства и войны,

В броне любви бунтарские герои.

Так пусть запомнят накрепко сыны,

Что мы, для них фундамент новый строя,

Не только рвенье вкладываем в труд,

Но также — мысли, что в веках живут.

9

А красота — божок непостоянный,

Как Янус. Ржавую столетий даль

Она улавливает в стих чеканный,

В созвучий музыку и форм хрусталь, —

Или ведет наш дух в иные страны,

К вратам грядущего, литым, как сталь,

Но связанным с минувшими годами

Нерасторжимыми вовек цепями.

10

Их так же невозможно разорвать,

Как в теле вены иль узлы артерий.

Ужели Маркс гнушался бы пожать

Спартаку руку? Так в былое двери

Нам красота умеет раскрывать

И в будущее. Средь роскошных прерий

И в тундре, где седеет скудный мох,

Нам светят Гейне, Тютчев, Архилох.

11

Гомункул не заменит человека,

Хоть верю я в творящий дух реторт.

Да сгинут, растворясь в реторте некой,

И древний бог, и старосветский черт,—

Людскую мысль, бессмертную от века,

Ничто не сможет выкинуть за борт,

Покуда, словно марципан цыганам,

Не попадем мы на зуб марсианам.

12

Мой краток вывод, хоть я и речист:

Люблю твердить о том, что воспеваю;

Пусть буду классик, а не футурист,

Пускай пою про мед и Навзикаю,

Но пред искусством я останусь чист,

Свой дар не расточу, не разменяю…

Итак, позвольте, хоть сюжет не нов,

Припомнить допотопных чумаков.

ПЕСНЬ ВТОРАЯ О трубке моего приятеля и о корчме Деренухе © Перевод В. Цвелёв

1

Читатель, если будете вы в Сквире

(Я города грязнее не нашел),

То знайте: как-то месяца четыре

И я там жил, хоть «жил» — не тот глагол:

Я рвался вдаль, мечтал о шумном мире —

И локти протирал о пыльный стол…

Там, в Сквире, где глухая тишь безмерней,

Живет мой друг, мой сказочник вечерний.

2

Люблю тебя, Сократ степных равнин!

Попыхивая трубкою большою,

Ты, как владыка целей и причин,

Вещаешь со спокойною душою

О том, что обратилось в пыль руин.

«Минувшее проходит предо мною…

Волнуяся, как море-окиян», —

Былые тени всходят на экран.

3

Над крышей филин голосит ребенком,

А в небе — золотой Чумацкий Воз…

О, сколько вас по звездным тропам тонким

Ходило в Крым! А где хоть след колес

От ваших арб? Нам, мыслящим подёнкам,

Мир становленье бурное принес:

Где шли обозов черепашьи гонки,

Возводят башни к небесам — подёнки!

4

О трубка дорогая, внучка той,

Что из-под уса сивого мерцала,

Когда кипел котел в траве степной,

Волы хрустели жвачкою устало,

А дед, благообразный и седой,

Степенно резал розовое сало,

К беседе поучительной готов, —