Стихотворения и поэмы - [3]

хрустальной белизной.

И стерлинги водили мы

под греющую росторопь

и с лиц сдирали до крови

сжигающий озноб.

Парнишка стерлинг бросил свой,

парнишка вышел недругом,

усталый и озлобленный,

угрюмо крикнул нам:

— Работаем мы день и ночь

под вьюгами да ветрами,

без радости, без гордости,

без отдыха и сна.

Желаю вам, ударникам,

добыть деньгу хорошую,

а я живую молодость

на мелочь не продам!..

И он ушел не мешкая

назад, никем не прошенный,

по выбитым метелицей

вечёрошним следам.

И только вдогонку,

сквозь сизый строй метели,

товарищ бросил с ходу

десяток горьких слов:

— Ступай себе да хвастайся

во сне да на постели,

бредовая романтика

немыслимых боев!..

Секунды плыли бережно

в тугом моторном рокоте,

а мы, разгон удвоив,

и в тридцать восемь рук

вводили тверже стерлинги

в настроенность высокую,

в работу, в постройку

на бешеном ветру.

Сползала ртуть по Цельсию

за сорок линий холода,

бетон ложился в стерлинги

спрессован, как свинец,

но мы бетон оттаяли

жарою паропровода,

себя — разбегом стерлингов,

биением сердец.

Гремели шахты взрывами,

шли вспышки буровые,

и поезда разбрасывались

дымом вороным.

На дальних пограничьях

дневали постовые,

храня разбег строительных

атак моей страны.

Страна дышала грохотом

за снежною громадой

и от вождя до сторожа

всю ночь ждала рассвет,

уверена, что стройку

не бросили бригады,

узнает о которых

назавтра из газет.

.........

Рассвет явился нарочным,

ускоренным отменно,

сухой, как полагается

при кованой зиме.

Мы стерлинги передали

восьмичасовой смене,

и ковш приподнял с грохотом

семьсот второй замес.

День мы спали замертво недаром,

а под вечер, чуть набрались сил,

к нам пришел русоволосый парень,

шапку снял и так заговорил:

— Слушай-ка, ударная бригада,

про работу гордую твою

скоро здесь заслуженной наградой

работяги песни запоют.

Я такой же юностью отмечен,

жить хочу по правилу бойцов,

чтоб нести мне званье человечье,

расшибая ветер о лицо.

А мои собратья по артели

глушат удаль словом «чепуха!»

и пока тоскуют в час метели

о покое деревенских хат.

О дворе да тесаном заборе

греют в сердце мысли и слова,

ладят песни про златые горы.

Мне на эти песни наплевать.

Все слова продуманы до крохи,

силы в цель до капельки сгустив,

я хочу хоть краешек эпохи

на плечах по-вашему нести.

Если ж просто говорить, как надо,

напрямик, так ты прими меня,

самая ударная бригада,

не гони от своего огня...

Товарищу бригада

сказала: — Хорошо!

Товарищ на смену

двадцатому пришел.

И снова, будто в звездные

военные года,

мы бой вели атаками

гражданского труда.

1931

Ровесники получают премии

Знатному бригадиру Магнитостроя

Егору Смертину

Мы работы черной

испробовали вдосталь,

красным словечкам —

веры ни на грош.

Словом, загрубели...

Но бывает — просто

молодость почуешь,

да и запоешь.

Так вот и случилось...

День — сплошное золото,

переправа солнца в голубом броду,

в грохоте завода и в оркестрах города

жизнь кипит, как Волга

на полом ходу.

Залежи сугробные

снеговым покровом

вытаяли, выкипели —

и земля чиста.

Вся моя бригада

снова здорова

на своих участках,

на своих постах.

Для работ и песен

высшего сорта

хватит пылу-жару,

силы и ума,

чтобы с ходу ставить

новые рекорды,

пусть о старых помнит

старая зима.

Мы держали доблесть

сердцем и зубами,

плотники-бетонщики —

фронтовой народ,

в белую метелицу,

в снеговую замять

шли неукротимо

фронтом работ.

Было не до курева,

было не до песен,

было не до баек,

было не до сна,

мы давали в смену

тысячу замесов,

ну, а норма — где-то

около ста.

За свои победы

в этакое время —

каждому по сердцу,

каждому сполна,

честную, как знамя,

новую премию

нам дают начальники,

нам дарит страна.

Это не подарочек

из милости не гордой,

это от Республики,

нашей до конца,

верное спасибо,

вечное, как орден,

выверенным, вызнанным

в крепости бойцам.

Чистым, как золото,

словом-самородом

вся моя бригада

готова отвечать:

— Выстроим и вынесем

корпуса завода

своими руками,

на своих плечах!..

Потому сегодня

музыки вдосталь,

золото и солнце...

День — хорош!

Потому сегодня —

очень просто,

молодость почуешь,

да и запоешь.

1932

Разговор бригадира бетонщиков Козлова с другом Василием Щукиным

— Понимаю. Зачем нам кряду

два часа толковать опять?

Я сказал тебе — жми как надо.

Сам не хочешь... Пора понять.

Если б не было дружбы нашей,

что в одной деревне росла,

я б наверно тебя пораньше

из бригады к чертям послал.

Ты не думай — ты не прогульщик

и не лодырь, парень — хорош...

А присмотришься этак получше,

ни черта в тебе не поймешь.

По чутью ты герой за очень.

Но припомни-ка случай в счет:

мы бетонили день рабочий

и остались на ночь еще.

Ты по жалобному разряду

(голос мягкий, не голос — шелк)

простонал, что тебя лихорадит,

и, качаясь, в барак ушел.

Мы поверили. Мы ни словом

не старались тебя задеть...

...Только это снова и снова

повторяется каждый день.

Я тебе говорил не просто:

— Брось волыниться! Ну, а ты —

понимаешь сам, не подросток, —

от бригады воротишь в тыл.

А сегодня и на работу

не пришел ты, сказав другим,

что истрепаны до подметок

в дым казенные сапоги.

Помолчи. Я скажу, что было.

А свои сапоги забыл?

Те, что вместе весною купили,

крепко слажены и грубы.

Понимаешь, ты не прогульщик,

с малолетства к труду привык,

а присмотришься так попуще,

скажешь — парень-то тыловик.

Честный... дело ведешь с охотой,

просто не за что поругать,

но не можешь переработать