Стихотворения и поэмы - [18]

Шрифт
Интервал

Куда голубчик плетется,

Его под ручки ведут два хлопца,

Ведут мимо нашей нивы.

Запел, за лиру свою берется,

Дуть в дудочки хлопцы ладят.

Окликну старца, пускай вернется,

Под тем пригорком присядет.

"К нам на досевки пожалуй, старец,

Да с нами повеселись-ка!

Попей, искушай! Деревня близко

Переночуешь, скиталец!"

Внял, поклонился, уселся старец,

С ним рядом хлопцы садятся

На наши игры полюбоваться,

На деревенский наш танец.

Звучат свистульки и погремушки,

Валежник в кострах пылает;

Девицы скачут, поют старушки,

Досевки они справляют.

Но смолкли дудки и погремушки,

И возле костров нет люда

Бегут девицы, спешат старушки

Туда, где присел дед-дударь.

"Ах, как мы рады! Дед-дударь, здравствуй!

В веселый ты час явился!

Идешь, наверно, из дальних странствий?

Озяб ты и утомился!"

К огню подводят, к столу из дерна

Сажают, на первом месте;

Подносят меда, прося покорно

Откушать со всеми вместе.

"Мы видим лиру, мы дудки видим.

Сыграйте же добрым людям!

Набьем вам сумки, уж не обидим

И благодарны вам будем!"

В ладоши хлопнул: "Уймитесь, дети!

Уймитесь! Ну, ладно, коль уж

Вы так хотите – могу вам спеть я.

Но что ж вам петь?" – "Что изволишь!"

Взял в руки лиру. И медом сладким

Грудь старческую согрел он.

За дудки взяться мигнул ребяткам

И тронул струны, запел он.

"Где Неман льется, там путь мой вьется.

К селу от села шагаю

Через дубравы, через болотца

И песенки распеваю.

И внемлют люди, но все ж едва ли

Мое им понятно слово.

Смахну слезу я, вздохну и снова

Шагаю в дальние дали.

А кто поймет уж, так тот в печали

В ладони белы ударит,

В ответ на слезы слезой подарит,

И я уж не двинусь дале".

Тут замолчал он и, озирая

Народ на лужочке этом,

Нахмурив брови: "А кто ж такая

Прислушалась в стороне там?"

А там пастушка плетет веночек,

Сплетает и расплетает,

А рядом с нею ее дружочек

Веночком ее играет.

На лике девы покой душевный,

Опущены долу очи;

Стоит не радостной и не гневной,

Задумчива только очень.

И, как колеблет свой стан травинка,

Хоть ветер уже не дышит,

Вот так над грудью дрожит косынка,

Хоть вздоха никто не слышит.

С груди рукою она снимает

Какой-то листочек вялый,

О чем-то шепчет, глядит, бросает,

Сердясь на него, пожалуй.

И отступила, отворотилась

И ввысь повела глазами,

И вдруг румянцем лицо покрылось,

Покрылись глаза слезами.

И щиплет струны старик безмолвный,

На девушку он воззрился;

Взор соколиный, вниманья полный,

Как будто ей в сердце впился.

Он поднял чашу, и медом сладким

Грудь старческую согрел он;

За дудки взяться мигнул ребяткам

И тронул струны, запел он:

"Для кого в венок вплетаешь

Лилии, тимьян и розы?

Ах, счастливца увенчаешь,

Для него венок сплетаешь!

Любишь! Как ты ни скрываешь

Выдают румянец, слезы.

В свадебный венок вплетаешь

Лилии, тимьян и розы!

Одному в венок вплетаешь

Лилии, тимьян и розы,

А другого отвергаешь

Не ему венок сплетаешь!

Коль счастливцу ты вручаешь

Лилии, тимьян и розы,

Так несчастному отдай уж

Хоть румянец свой и слезы!"

Пошли тут толки да пересуды,

Вздыхая, заговорили:

"Знакома песня для добра люда,

Но кто ее пел – забыли!"

И поднял руку печальный старец.

"Эй, дети! – он голос подал.

Мне пел ту песню один страдалец,

Быть может, отсюда родом.

Знавал в Крулевце в былые лета

Какого-то пастуха я;

Туда на струге литовец этот

Приплыл из вашего края,

Всегда вздыхал он, всегда томился,

Как видно, не без причины;

Домой в Литву он не возвратился,

Отстал от своей дружины.

Я часто видел – горят ли зори

Или в сиянии лунном

Он бродит в поле иль возле моря,

Блуждает молча по дюнам.

И сам как камень между камнями,

И в непогодь и в морозы,

Каким-то горем делясь с ветрами,

Волнам поверял он слезы.

К нему пришел я, взглянул он смутно,

Но все же со мной остался;

Я, слов не тратя, настроил лютню,

Запел я, за струны взялся.

И тут кивнул он мне головою

Ему понравились песни,

Пожал мне руку. Обнял его я,

И мы заплакали вместе.

И так сближались мы постепенно

И стали потом друзьями;

Хранил молчанье он неизменно,

И я не сорил словами.

И вот, снедаем своей тоскою,

Однажды свалился с ног он;

И стал я верным его слугою,

Когда совсем занемог он.

Изнемогая от тайной боли,

Он подозвал меня к ложу;

Сказал он: "Близок конец недоли,

Исполнится воля божья!

Лишь тем я грешен, что жизнь пустая

Здесь без толку пролетела.

Без сожаленья мир покидаю:

Давно я – мертвое тело!

Меня давно уж от лика света

Укрыли дикие камни;

Жизнь мира стала так далека мне

В воспоминаньях жил где-то!

Остался верен мне до конца ты!

Сокровищ я не имею,

Не награжу я тебя богато

Возьми же, чем я владею!

С тобою песня пусть остается,

В печали пел ее здесь я;

Наверно, помнишь, что в ней поется

И как звучит эта песня.

И вот со светлых волос повязка

Ветвь кипариса сухая;

Храни ту ветку, пой песню часто

Вот все, что я завещаю!

Ступай на Неман: найдешь, быть может,

Ту, что рассталась со мною;

Быть может, песня ее встревожит,

Всплакнет над веткой сухою.

Пригреет старца и в дом свой примет!

Скажи…" – Но глаза застыли,

Пречистой девы святое имя

Уста не договорили.

И все ж на сердце он, умирая,

Успел показать рукою

И обернулся к родному краю

За Неманом за рекою".

Замолк тут старец, в руке белело

Письмо – листа четвертушка.

Но из толпы уж уйти успела

Кого он искал – пастушка.

Уйти спешила, спешила скрыться,

Под платом пряча лик божий,

И вел под ручку красу-девицу


Еще от автора Адам Мицкевич
Стихотворения

Необычайно красивые стихотворения Адама Мицкевича – известного польского поэта-романтика – привлекают читателей красотой пейзажей Крыма, стремлением к свободе, незримыми духовными связями с историческим прошлым.


Стихотворения. Поэмы

В 96 том БВЛ вошли избранные произведения великого польского поэта Адама Мицкевича (1798–1855): поэма «Гражина», цикл «Крымские сонеты», стихотворения «Пловец», «Свитезянка», «Сон», «Воевода» и др. Имя Мицкевича, наряду с другими славными польскими именами — Коперника, Шопена, Склодовской-Кюри, — давно воспринимается как олицетворение того вклада, который внесла Польша в сокровищницу мировой культуры. В России узнали и полюбили Мицкевича без малого полтора столетия тому назад. Мицкевич был не только гением поэзии — он был воином польской и европейской демократии.Вступительная статья, составление и примечания Б. Стахеева.Перевод П. Антокольского, Н. Асеева, М. Живова, В. Брюсова, А. Эппеля, И. Бунина, А. Пушкина, А. Фета и др.Иллюстрации Ф. Константинова.