Стихотворения и поэмы - [50]

Шрифт
Интервал
снизу — вверх, и то от страха
                                                    обрывается душа:
на скале, на самом пике,
                                           крепость древняя строга,
угрожающе нависла
                                       над дорогами врага.
Здесь, внизу, Кура струится.
                                               По ущелью гул идет.
Крепость на вершине дикой
                                                 никого уже не ждет.
До чего стоит красиво!
                                         И сама-то как скала!
Вот гадай — какая сила
                                              эти камни подняла.
Да, титаны, а не люди.
                                             Удивляемся — смотри!
Да, титаны, а не люди,
                                     витязи,
                                                     богатыри!..
А у них, титанов древних,
                                             а у тех богатырей
густо руки багровели
                                     от кровавых волдырей.
Зажигала грудь чахотка,
                                          сухожилия рвались,
мерли, отступали,
                                 снова
                                                 поднимали камни ввысь.
Кожа лопалась на спинах.
                                             Торопились, шли и шли.
В ожидании набегов
                                     эту крепость возвели.
Запирали всё ущелье,
                                      умирали, как орлы.
Сами на врагов бросались,
                                               как снаряды,
                                                                        со скалы.
Не хотели, чтоб томились
                                                 черноокие в плену,
так любили
землю эту,
землю милую одну.
Этим башням на вершине —
                                                поклонись им вновь и вновь,
их не сила возводила,
возносила их любовь.
Наши предки утвердили будущее,
                                                             и тогда
Для удобства
                         на равнинах стали ставить города.
Век за веком. Неспокойны.
Да и наш еще во мгле.
Стороной обходят войны
                                             эту крепость на скале.
Голову заопрокинув, вы глядите на нее.
Эта крепость,
эта крепость
                    людям отдала свое.
Крепость эта в нас с тобою
                                                  так живет,
                                                                        как и жила,
как характер, воплотилась
                                                в наши души и тела.
В крепость долга,
                                 в крепость дружбы,
в крепость песен и детей,
в то, как землю любят люди —
крепости
из крепостей.
1965

108. В БАГДАДИ

Грузинский поэт
                            Маргиани Реваз
в Багдади привез меня.
Такое чувство, что я не раз
был здесь
в начале дня.
Река Ханис-Цхали,
                                 и дом на холме,
и мост,
и подъем крутой.
Всё близко мне
                           и родственно мне
жизненной простотой.
Кузня грузинского кузнеца
на перекрестке дорог.
Наверно, он провожал мальца
в тот путь,
что в века пролег.
В тучах багдадские небеса,
дождь льется за воротник.
Но лучше об этом бы
                                      написал
багдадских небес должник.
Владим Владимыч,
                                 я в небо бы влез,
но слаб мой стих.
Не могу…
Придется вам
                          у багдадских небес
остаться
в вечном долгу.
1965

109. ДВЕ НИНЫ

Дом друга моего — он над Курой.
В нем две хозяйки властвуют —
                                                       две Нины.
Одна мне мать —
мы перед ней повинны.
Другую Нину я зову сестрой.
Две женщины грузинские в дому —
мать и жена грузинского поэта.
Поэзия!..
                 Да я и не про это.
Я говорю о них не потому.
Всё в хлопотах,
в трудах своих старинных…
Я не скажу, пожалуй, ничего
о ежедневном подвиге незримом,
лишь женщины способны на него.
Я не об этом.
                         Одарят добром
улыбок и приветствий —
хорошо нам.
Положено быть радостными женам,
всё остальное —
                          на себя берем.
Да, на себя берем.
Я не об этом, —
берем, бывает,
                              лишнее подчас.
Как бескорыстно светят нашим светом!
Без зависти
их радости за нас.
Две женщины, две Нины,
                                             здесь в дому.
Мы славим сень спокойного уюта.
А Нины улыбаются чему-то
великому,
чему-то своему.
Мы умные, оглохшие от гула,
талантливые, —
                         ходим не спеша.
Нам невдомек,
что силу в нас вдохнула
таинственная женская душа.
И если нам задуматься придется,
увидим вдруг,
                      что звуки и слова —
всё, что потом поэзией зовется, —
всё
          в их сердцах
                                    рождается сперва.
1965

110. «Падает снег, плещется…»

Падает снег, плещется,
вьется у самой форточки.
В белой крупе мерещатся —
точки,
кружочки,
черточки.
Падают вниз на деревца,
на травы, еще шумящие,
снежинки!
                 Сперва не верится,
как будто не настоящие.
Теряется лето, — где ж оно?
Наново всё побелено.
Солнечно
                 и заснеженно, —
Продолжить чтение
Рекомендуем почитать
Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.

Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.

Стихотворения и поэмы

Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.

Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)