Стихотворения и поэмы - [21]

Шрифт
Интервал

На простор снеговой
                                       загляделась большая бойница,
месяц ходит вокруг…
Это есть фронтовые стихи!
Вот сержант Иванов
                                       письма пишет на противогазе:
как живет,
                  где живет,
                                      что дела и харчи неплохи,
что пора бы домой,—
                                      «ждешь меня?
                                                                 Обращаюсь с наказом:
Ты себя береги!..»
Это есть фронтовые стихи!
Вот сержант Иванов
                                          в атаку выводит пехоту.
Сам в цепи.
                          И бегут, выдвигая штыки.
Пот стирает с лица Иванов
                                               (он устал от тяжелой работы),
улыбнулся друзьям…
Это есть фронтовые стихи!
Вот Иваново-город.
                                      Снег идет, темновато.
В клубе «Красная Талка» собранье.
                                                             Ткачихи тихи.
Иванова, ткачиха,
                                 читает письмо от сержанта,
все встают и поют…
Это вот фронтовые стихи!
Фронтовые стихи — это чувство победы,
                                                                           такое,
что идут и идут неустанно
                                             на подвиг и труд.
Все — туда,
                    где земля
                                     стала полем великого боя,
иногда умирают там.
                                   Главное — это живут!
1943

7. ПОЛЕ БОЯ

Пахать пора!
                       Вчера весенний ливень
прошелся по распахнутой земле.
Землей зеленой пахнет в блиндаже.
А мы сидим — и локти на столе,
и гром над головами,
                                     визг тоскливый.
Атаки ждем.
                     Пахать пора уже!
Глянь в стереотрубу на это поле,
сквозь дымку испарений, вон туда.
Там стонет чернозем, шипит от боли,
там ползают противники труда.
Их привели отнять у нас свободу
и поле, где пахали мы с утра,
и зелень,
               землю,
                            наши хлеб и воду.
«Готов, товарищ?»
— «Эх, пахать пора!»
Постой!
Как раз команда: «Выходи!»
Зовут, пошли!
                       Окопы опустели.
Уже передают сигнал, пора!
«Пора! Пора!»
                         Волнение в груди.
Рассыпались по полю, полетели,
и спинам жарко с самого утра.
Ползти…
             На поле плуг забытый…
                                                     Друга
перевязать и положить у плуга.
Свист пуль перескочить,
                                            упасть на грудь,
опять вперед —
                             всё полем тем бескрайним,
и пулемет, как плуг, держать,
                                                     и в путь —
туда,
            где самолет стрижет комбайном.
Шинель отбросить в сторону —
                                                     жара!
Опять бежать, спешить.
                                          Пахать пора!..
Идти к домам,
                           к родным своим порогам,
стрелять в фашистов,
                                       помнить до конца:
взята деревня!
                          Впереди дорога,
и вновь идти от милого крыльца.
Так мы освобождаем наше поле,
родную пашню,
                            дом,
                                  свою весну.
В атаку ходим, пахари,
                                       на воле,
чтоб жить,
не быть у нечисти в плену.
А поле, где у нас хлеба росли, —
любой покос и пастбище любое,
любой комок исхоженной земли,
где мы себе бессмертье обрели,—
теперь мы называем полем боя.
1942

8. КОЛЕ ОТРАДЕ

Я жалею девушку Полю.
                                         Жалею
за любовь осторожную:
                                         «Чтоб не в плену б».
За:
       «Мы мало знакомы»,
                                          «не знаю»,
                                                            «не смею»…
За ладонь, отделившую губы от губ.
Вам казался он:
                           летом —
                                            слишком двадцатилетним
осенью —
                 рыжим, как листва на опушке,
зимою
                ходит слишком в летнем,
а весною —
                       были веснушки.
А когда он поднял автомат, —
                                                    вы слышите? —
когда он вышел,
                            дерзкий,
                                           такой, как в школе,
вы на фронт
                      прислали ему платок вышитый,
вышив:
               «Моему Коле!»
У нас у всех
                         были платки поименные, —
но ведь мы не могли узнать
                                                 двадцатью зимами,
что когда
                 на войну уходят
                                             безнадежно влюбленные
назад приходят
                               любимыми.
Это всё пустяки, Николай,
                                                   если б не плакали.
Но живые
                  никак представить не могут:
как это, когда пулеметы такали,
не встать,
                  не услышать тревогу?
Белым пятном
                          на снегу
                                             выделяться,

Рекомендуем почитать
Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.


Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Стихотворения и поэмы

Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)