Стихотворения и поэмы - [113]

Шрифт
Интервал

Шесть лет, как перестали жить с опаской…»
— «Но, может быть,
                                   не надо было так о нем.
Пусть бы остался навсегда он
                                                    нашей сказкой…»
Тут кто-то вдруг сказал:
                                            «Давай замнем».
Все засмеялись.
                               «Ты уйди на всякий случай».
— «Теперь статьи-то нет такой —
                                                         за разговор.
Другое дело,
                         если влезет гад ползучий, —
такого сами…» —
                            кулаком крутнул шофер.
И помолчали.
                        Вьюга сразу слышной стала.
«Вон что творит!
                              И не видать конца зиме».
Немолодой
                        полено взял,
                                                 сказал устало:
«Ну, это что!
Вот где мороз — на Колыме!
При чем тут сказки? —
                                    продолжал он, сев к печурке.
„Остался бы…“
Он и без сказок будет жив.
А сказано,
                      так что ж, играем в жмурки?
Ведь жизнь идет, всё в душах обнажив.
Она и спрос теперь ведет, ребята.
Ты говоришь:
                       „Не надо бы…“
А то пойми:
чем объяснил бы я,
                                  когда пришел обратно,
завиноватили за что перед людьми?
Я понимаю:
шли нелегкою дорогой,
трудны ведь были наши первые шаги.
Всё мерили в себе мы мерой строгой.
А тут еще
все наши старые враги.
Хитры же были — не откажешь.
Это звери!
„Друзьями“ стали,
                                 льстиво выли про запас.
Всё делали, чтобы в народе разуверить
и оторвать его от жизни
                                             и от нас…
Подумать только! Сколько пройдено —
                                                                             заводы…
Дымят заводы…
                                Сколько сделано в стране!
Да разве мы порочим эти годы?..
Ты зачеркнешь свои? —
                                        скажи ты мне».
 — «Заводы, да! Такая мощь! —
                                                      скажи спасибо.
Но сельской жизни он не знал,
                                                       оторван был».
— «Мы далеко вперед уйти сейчас могли бы».
— «Села не знал старик».
                                          — «Он знал,
                                                                   потом забыл
Я вот подумал:
                            восседаю, как на троне,
а у крыльца машины наши,
                                                     там зерно.
Не караулим,
и никто его не тронет».
— «Да, посидел бы ты тогда,
                                                   не так давно!..»
— «Ты говорил: „Не надо бы“ —
                                                      про сказку, всё такое..
Жизнь,
                партия
                               сказали правду ту.
Нам навредило
                              поклонение слепое.
Необходим был разговор начистоту…»
Пурга отстала
                         и пошла, пошла сторонкой
и вот вдали
уже последний смолк мотор.
Я в ученической тетрадке этой тонкой
записывал себе полночный разговор.
8. ВОСПОМИНАНИЯ
Школа
Сон какой-то приснился мне, что ли,
или просто причуда пришла?
Я проснулся
                        с тоскою по школе.
Как она позабыться могла?!
…Лампу вижу.
«Носи: починила.
Что не спишь-то?
                             На воле темно.
В пузырьке вот застыли чернила,
говорила:
                  не ставь на окно…»
Тихо мама беседует, тихо,
и сквозь ласковый голос ее
леденящая вьюга-шутиха
прорывается в наше жилье.
Вечер, что ли, теперь
                                       или утро,
загадал я,
                      а вот и ответ —
до чего же придумано мудро! —
посинело окошко:
                                рассвет!
С печки свесясь, гляжу не мигая.
Пламя лампы трепещет в зрачке,
 ходит мама моя дорогая,
спит сестренка — кусок в кулачке.
«Мам, зачем меня кличут:
                                              „Натальин“?
Я ведь правда Денисов?..»
— «Поспи,
ты Денисов, не верь, наболтали…»
— «Мам,
а волки не мерзнут в степи?..
Да, забыл я:
                      вчера у комбеда
дед Ефим меня встретил,
не вру, в дом завел — и за стол.
                                                        Я обедал!
Щи скоромные:
                          ложка в жиру!
А богато живут — объеденье!
А тепло!
                Им мороз нипочем!
Можно, буду ходить каждый день я?..»
Мама ухо зажала плечом.
Знаю, знаю привычку:
                                      не хочет.
«Мам, а что?»
— «Поумнел он теперь…
Не ходи туда, слышишь, сыночек,
пусть богатством подавится, зверь!
Хитрый, чувствует: копится сила, —
чует кошка…
Сынок, не ходи,
умирали — и то не просила,
а теперь рассвело впереди.
Ох, отец бы услышал про это!..»
— «Не пойду!»
— «Не ходи ты туда…»
— «Мам,
               быть может, придет в это лето?
Я не видел его никогда…»
Синим льдом подоконник окован.
Груня встала
и будит сестру.
Журавцы заскрипели в Быкове —
значит, всё повернулось к утру.
«Дай мне, мама, букварь и тетради,
дай чернильницу — мой пузырек».
Рань какая!
Бегу без оглядки,
все сугробы секу поперек.
У дверей
                снег всегда зачернилен,

Рекомендуем почитать
Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.


Стихотворения и поэмы

Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)