Стихотворения и поэмы - [12]

Плывет из них. А в кухне толкотня:

Разгоряченный повар отирает

Дырявым фартуком свое лицо,

Заглядывает в чашки и кастрюли,

Приподымая медные покрышки,

Зевает и подбрасывает уголь

В горячую и без того плиту.

А поваренок в колпаке бумажном,

Еще неловкий в трудном ремесле,

По лестнице карабкается к полкам,

Толчет в ступе корицу и мускат,

Неопытными путает руками

Коренья в банках, кашляет от чада,

Вползающего в ноздри и глаза

Слезящего…

А день весенний ясен,

Свист ласточек сливается с ворчаньем

Кастрюль и чашек на плите; мурлычет,

Облизываясь, кошка, осторожно

Под стульями подкрадываясь к месту,

Где незамеченным лежит кусок

Говядины, покрытый легким жиром.

О, царство кухни! Кто не восхвалял

Твой синий чад над жарящимся мясом,

Твой легкий пар над супом золотым?

Петух, которого, быть может, завтра

Зарежет повар, распевает хрипло

Веселый гимн прекрасному искусству,

Труднейшему и благодатному…

Я в этот день по улице иду,

На крыши глядя и стихи читая, —

В глазах рябит от солнца, и кружится

Беспутная, хмельная голова.

И синий чад вдыхая, вспоминаю

О том бродяге, что, как я, быть может,

По улицам Антверпена бродил…

Умевший всё и ничего не знавший,

Без шпаги — рыцарь, пахарь — без сохи,

Быть может, он, как я, вдыхал умильно

Веселый чад, плывущий из корчмы;

Быть может, и его, как и меня,

Дразнил копченый окорок — и жадно

Густую он проглатывал слюну.

А день весенний сладок был и ясен,

И ветер материнскою ладонью

Растрепанные кудри развевал.

И, прислонясь к дверному косяку,

Веселый странник, он, как я, быть может,

Невнятно напевая, сочинял

Слова еще не выдуманной песни…

Что из того? Пускай моим уделом

Бродяжничество будет и беспутство.

Пускай голодным я стою у кухонь,

Вдыхая запах пиршества чужого,

Пускай истреплется моя одежда,

И сапоги о камни разобьются,

И песни разучусь я сочинять…

Что из того? Мне хочется иного…

Пусть, как и тот бродяга, я пройду

По всей стране, и пусть у двери каждой

Я жаворонком засвищу и тотчас

В ответ услышу песню петуха!..

Певец без лютни, воин без оружья,

Я встречу дни, как чаши, до краев

Наполненные молоком и медом.

Когда ж усталость овладеет мной

И я засну крепчайшим смертным сном, —

Пусть на могильном камне нарисуют

Мой герб: тяжелый ясеневый посох —

Над птицей и широкополой шляпой.

И пусть напишут: «Здесь лежит спокойно

Веселый странник, плакать не умевший.

Прохожий! Если дороги тебе

Природа, ветер, песни и свобода,

Скажи ему: "Спокойно спи, товарищ,

Довольно пел ты, выспаться пора!»

1918, 1926

Кошки

Ал. Соколовскому

Уже на крыше, за трубой,

Под благосклонною луною,

Они сбираются толпой,

Подняв хвосты свои трубою.

Где сладким пахнет молоком

И нежное белеет сало,

Свернувшись бархатным клубком,

Они в углу ворчат устало.

И возбужденные жарой,

Они пресыщены едою,

Их не тревожит запах твой,

Благословенное жаркое.

Как сладок им весенний жар

На кухне, где плита пылает,

И супа благовонный пар

Там благостно благоухает.

О черных лестниц тишина,

Чердак, пропахнувший мышами,

Где из разбитого окна

Легко следить за голубями.

Когда ж над домом стынет тишь,

Волной вечернего угара,

Тогда, скользя по краю крыш,

Влюбленные проходят пары.

Ведь ты, любовь, для всех одна,

Ты всех страстей нежней и выше,

И благосклонная луна

Зовет их на ночные крыши.

1919

«Я сладко изнемог от тишины и снов…»

Я сладко изнемог от тишины и снов,

От скуки медленной и песен неумелых,

Мне любы петухи на полотенцах белых

И копоть древняя суровых образов.

Под жаркий шорох мух проходит день

за днем,

Благочестивейшим исполненный смиреньем,

Бормочет перепел под низким потолком,

Да пахнет в праздники малиновым вареньем.

А по ночам томит гусиный нежный пух,

Лампада душная мучительно мигает,

И, шею вытянув, протяжно запевает

На полотенце вышитый петух.

Так мне, о господи, ты скромный дал приют,

Под кровом благостным, не знающим

волненья,

Где дни тяжелые, как с ложечки варенье,

Густыми каплями текут, текут, текут.

1919

Баллада о нежной даме

Зачем читаешь ты страницы

Унылых, плачущих газет?

Там утки и иные птицы

В тебя вселяют ужас. — Нет,

Внемли мой дружеский совет:

Возьми ты объявлений пачку,

Читай, — в них жизнь, в них яркий свет:

«Куплю японскую собачку!»

О дама нежная! Столицы

Тебя взлелеяли! Корнет

Именовал тебя царицей,

Бела ты как вишневый цвет.

Что для тебя кровавый бред

И в горле пушек мяса жвачка, —

Твоя мечта светлей планет:

«Куплю японскую собачку».

Смеживши черные ресницы,

Ты сладко кушаешь шербет.

Твоя улыбка как зарница,

И содержатель твой одет

В тончайший шелковый жилет,

И нанимает третью прачку, —

А ты мечтаешь, как поэт:

«Куплю японскую собачку».

Когда от голода в скелет

Ты превратишься и в болячку,

Пусть приготовят на обед

Твою японскую собачку.

1919

Рассыпанной цепью

Трескучей дробью барабанят ружья

По лиственницам сизым и по соснам.

Случайный дрозд, подраненный, на землю

Валится с криком, трепеща крылом!

Холодный лес, и снег, и ветер колкий…

И мы стоим рассыпанною цепью,

В руках двустволки, и визжат протяжно

Мордашки на отпущенных ремнях…

Друзья, молчите! Он залег упорно,

И только пар повиснул над берлогой,

И только слышен храп его тяжелый

Да низкая и злая воркотня…

Друзья, молчите! Пусть, к стволу прижавшись,

Прицелится охотник терпеливый!

И гром ударит между глаз звериных,

И туша, вздыбленная, затрепещет