Стихотворения и поэмы - [42]

Он есть! Он тверже адаманта,

Реальней нас! Он был! он есть!

113

…Как мышь в нору, вдавиться пробуя

В щель среди глыб, я знал, что тело

Затиснуто, но не сумела

Обресть защиту голова.

Нет, не в могилу, не ко гробу я

Сорвался спуском инозначным:

К непостижимым, смежным, мрачным

Мирам – исподу вещества.

114

Молитва, точно вопль о помощи,

Рванулась вверх. Но нет, не Бога

Сюда, в мир Гога и Магога

Смел звать изнемогавший дух:

Хоть нить во мраке гробовом ища,

Он рвался в пристани другие —

В присноблагой Синклит России

Превыше войн, побед, разрух.

115

Пусть демон великодержавия

Чудовищен, безмерен, грозен;

Пусть миллионы русских оземь

Швырнуть ему не жаль. Но Ты, —

Ты, от разгрома, от бесславия

Ужель не дашь благословенья

На горестное принесенье

Тех жертв – для русской правоты?

116

Пусть луч руки благословляющей

Над уицраором России

Давно потух; пусть оросили

Стремнины крови трон ему;

Но неужели ж – укрепляющий

Огонь Твоей верховной воли

В час битв за Русь не вспыхнет боле

Над ним – в пороховом дыму?

117

И вдруг я понял: око чудища,

С неутолимой злобой шаря

Из слоя в слой, от твари к твари,

Скользит по ближним граням льда,

Вонзается, меж черных груд ища

Мою судьбу, в руины замка

И, не найдя, петлей, как лямка,

Ширяет по снегу сюда.

118

Быть может, в старину раскольникам

Знаком был тот нездешний ужас,

В виденьях ада обнаружась

И жизнь пожаром осветя.

Блажен, кто не бывал невольником

Метафизического страха!

Он может мнить, что пытка, плаха —

Предел всех мук. Дитя, дитя!

119

Чем угрожал он? Чем он властвовал?

Какою пыткой, смертью?.. Полно:

Откуда знать?.. Послушны волны

Ему железных магм в аду,

И каждый гребень, каждый пласт и вал

Дрожал пред ним мельчайшей дрожью,

Не смея вспомнить Матерь Божью

И тьме покорный, как суду.

120

Не сразу понял я, кто с нежностью

Замглил голубоватой дымкой

Мне дух и тело, невидимкой

Творя от цепких глаз врага.

Другой, наивысшей неизбежностью

Сместились цифры измерений,

И дал на миг защитник-гений

Прозреть другие берега.

121

Метавшееся, опаленное,

Сознанье с воплем устремилось

В проем миров. Оттуда милость

Текла, и свет крепчал и рос,

И Тот, кого неутоленная

Душа звала, молила с детства,

Дал ощутить свое соседство

С мирами наших бурь и гроз.

122

О, как незрело, тускло, иначе

Ум представлял нетерпеливый

Вот этих радуг переливы,

Смерчи лучей… совсем не так!

О, свышеангельный светильниче!

Вождю прекрасный, Яросвете!

В чьем откровеньи, в чьем завете

Хоть раз начертан был Твой знак?

123

Тебя Архангелом Отечества

Назвал я в отроческой вере,

Когда ты мне сквозь сон в преддверьи

Кремля Небесного предстал.

Огни легенд, лампады жречества,

Пожар столиц, костры восстаний

Мне стали искрами блистаний,

Окутавших Твой пьедестал.

124

Превыше царственной чугунности

Твердынь, казарм, дворцов и тюрем,

Я слышал неподвластный бурям

Твой голос с мирной вышины,

И в годы те, на грани юности,

Душа зажглась мечтой о Храме,

О литургийном фимиаме

Тебе – в столице всей страны.

125

Теперь… Теперь я знал! Я чувствовал!

Не слухом, не трехмерным зреньем,

Но целокупным предвареньем

И всем составом всей души;

Рок Века сам меня напутствовал,

Годами скорбными готовя,

И вот теперь шептал с любовью:

Взирай. Не бойся. Запиши.

126

Быть может, нынче, невской полночью,

Дух из своей ограды вышел:

В Тебе, в Тебе я странно слышал

Покой, огромный как чертог,

И там, в тумане лунно-солнечном,

Не знаю, что и чем творили

Те, кто столетьями усилий

К Тебе взойти сквозь гибель смог.

127

Там души гор вздымали, шествуя,

Хорал ко Храму Солнца Мира;

Там многоцветные эфиры

Простерлись, как слои морей…

Там клиры стихиалей, пестуя

Цветы лугов песнопоющих,

Смеясь, звенели в дивных кущах

Непредставимых алтарей.

128

И, точно в беззакатных праздниках

Незримый град России строя,

Там родомыслы и герои

Уже творили купола,

А души гениев – и праведных —

Друг другу вниз передавали

Сосуды света – дале, дале,

Все ниже, ниже – к лону зла.

129

О, не могу ни в тесном разуме,

Ни в чаше чувств земных вместить я,

Что сверх ума и сверх наитья

Ты дал теперь мне, как царю;

Что не словами, но алмазами

Ты начертал в кровавом небе;

О чем, как о насущном хлебе,

Теперь стихом я говорю.

130

Нездешней сладостью и горечью

Познанья жгучего отравлен,

Кому Российский космос явлен

Сквозь щель обрушившихся плит;

Он будет нем на шумном сборище

И полн надежд в годину страха,

Он, поднятый из тьмы и праха,

Как собеседник, в Твой Синклит.

131

Там, в осиянном средоточии,

Неразрушимом, недоступном,

И по блистающим уступам

Миров, готовятся пути

И строят праведные зодчие

Духовный спуск к народам мира —

Вино небесного потира

Эпохам будущим нести.

132

…Так душу бил озноб познания,

Слепя глаза лиловым, чермным,

И сквозь разъявшийся Infernum[4]

Уже мерцал мне новый слой —

Похожий на воспоминание

О старой жизни с прежним телом,

Как будто кто-то в белом-белом

К лицу склонялся надо мной.

133

Та белизна была бездушною,

Сухой, слепой, небогомольной,

И странно: стало больно-больно,

Что кончен вещий лабиринт,

Что врач склонился над подушкою,

Что всюду – белизна палаты,

А грудь сдавил, гнетя как латы,

Кровавый, плотный, душный бинт.

1949—1953

г. Владимир

Предварения

* * *

Мы на завтрашний день

                        негодуем, и плачем, и ропщем.

Да, он крут, он кровав —

                          день побоищ, день бурь и суда.