Стихотворения и пьесы, 1917-1921 - [5]

       царь,

          самодержец сам,

за царем —

      кулак

         да помещик.

Лезут,

   в радости,

              аж не чуют ног,

где

      и сколько занято мест ими?!

Пролетария

        гнут в бараний рог,

сыпят

   в спину крестьян

                манифестами.

Отошла

   земля

      к живоглотам

            назад,

наложили

        нало́жища

         тяжкие.

Лишь свистит

      в урядничьей ручке

               лоза́ —

знай, всыпает

      и в спину

               и в ляжки.

Улизнувшие

        бары

       едут в дом.

Мчит буржуй.

      Не видали три года, никак.

Снова

   школьника

       поп

          обучает крестом —

уважать заставляет

          угодников.

В то село пришли,

       где храпел

                Силеверст.

Видят —

         выглядит

         дом

            аккуратненько.

Тычет

   в хату Рябого

         исправничий

               перст,

посылает занять

           урядника.

Дурню

   снится сон:

       де в раю живет

и галушки

    лопает тыщами.

Вдруг

   как хватит

             его

         крокодил

                за живот!

То урядник

    хватил

          сапожищами.

«Как ты смеешь спать,

         такой рассякой,

мать твою растак

       да разэтак!

Я тебя запорю,

      я тебя засеку

и повешу

        тебя

      напоследок!» —

«Барин!» —

      взвыл Силеверст,

             а его

                кнутом

хвать помещик

         по сытой роже.

«Подавай

    и себя,

       и поля,

          и дом,

и жену

   помещику

       тоже!»

И пошел

       прошибать

         Силеверста

                    пот,

вновь

   припомнил

       барщины му̀ку,

а жена его

          на дворе

         у господ

грудью

   кормит

         барскую суку.

Сей истории

      прост

         и ясен сказ,—

посмотри,

    как наказаны дурни;

чтобы то же

      не стряслось и у вас, —

да не будет

           меж вами

            шкурник.

Нынче

   сына

      даем

           не царям на зарез, —

за себя

   этот бо́ище

          начат.

Провожая

          рекрутов

         молодолес,

провожай поя,

      а не плача.

Чтоб помещики

           вновь

              не взнуздали вас,

не в пример

       Силеверсту бедняге, —

провожая

        сынов,

            давайте наказ:

будьте

   верными

          красной присяге.

[1920–1923]

Рассказ про то, как кума о Врангеле толковала без всякого ума >*

Старая, но полезная история

Врангель прет.

      Отходим мы.

Врангелю удача.

На базаре

    две кумы,

вставши в хвост, судачат:

— Кум сказал, —

       а в ём ума —

я-то куму верю, —

что барон-то,

      слышь, кума,

меж Москвой и Тверью.

Чуть не даром

      все

          в Твери

стало продаваться.

Пуд крупчатки…

       — Ну,

          не ври! —

пуд за рупь за двадцать.

— А вина, скажу я вам!

Дух над Тверью водочный.

Пьяных

   лично по домам

водит околоточный.

Влюблены в барона власть

левые и правые.

Ну, не власть, а прямо сласть,

просто — равноправие.

Встали, ртом ловя ворон.

Скоро ли примчится?

Скоро ль будет царь-барон

и белая мучица?

Шел волшебник мимо их.

— На́, — сказал он бабе, —

скороходы-сапоги,

к Врангелю зашла бы! —

В миг обувшись,

          шага в три

в Тверь кума на это.

Кум сбрехнул ей:

       во Твери

власть стоит советов.

Мчала баба суток пять,

рвала юбки в ветре,

чтоб баронский

          увидать

флаг

 на Ай-Петри.

Разогнавшись с дальних стран,

удержаться силясь,

баба

 прямо

    в ресторан

в Ялте опустилась.

В «Грандотеле»

          семгу жрет

Врангель толсторожий.

Разевает баба рот

на рыбешку тоже.

Метрдотель

       желанья те

зрит —

   и на подносе

ей

     саженный метрдотель

карточку подносит.

Всё в копеечной цене.

Съехал сдуру разум.

Молвит баба:

      — Дайте мне

всю программу разом! —

От лакеев мчится пыль.

Прошибает пот их.

Мчат котлеты и супы,

вина и компоты.

Уж из глаз еда течет

у разбухшей бабы!

Наконец-то

    просит счет

бабин голос слабый.

Вся собралась публика.

Стали щелкать счеты.

Сто четыре рублика

выведено в счете.

Что такая сумма ей?!

Даром!

   С неба манна.

Двести вынула рублей

баба из кармана.

Отскочил хозяин.

       — Нет! —

(Бледность мелом в роже.)

Наш-то рупь не в той цене,

наш в миллион дороже. —

Завопил хозяин лют:

— Знаешь разницу валют?!

Беспортошных нету тут,

генералы тута пьют! —

Возопил хозяин в яри:

— Это, тетка, что же!

Этак

    каждый пролетарий

жрать захочет тоже. —

— Будешь знать, как есть и пить! —

все завыли в злости.

Стал хозяин тетку бить,

метрдотель

    и гости.

Околоточный

      на шум

прибежал из части.

Взвыла баба:

      — Ой,

         прошу,

защитите, власти! —

Как подняла власть сия

с шпорой сапожища…

Как полезла

        мигом

         вся

вспять

   из бабы пища.

— Много, — молвит, — благ в Крыму

только для буржуя,

а тебя,

   мою куму,

в часть препровожу я. —

Влезла

   тетка

        в скороход

пред тюремной дверью,

как задала тетка ход —

в Эрэсэфэсэрью.

Бабу видели мою,

наши обыватели?

Не хотите

    в том раю

сами побывать ли?!

[1920]

Сказка для шахтера-друга про шахтерки, чуни и каменный уголь >*

Раз шахтеры

        шахты близ

распустили нюни:

мол, шахтерки продрались,

обносились чуни.

Мимо шахты шел шептун.

Втерся тихим вором.

Нищету увидев ту,

речь повел к шахтерам:

«Большевистский этот рай

хуже, дескать, ада.

Нет сапог, а уголь дай.

Бастовать бы надо!

Что за жизнь, — не жизнь, а гроб…»

Вдруг

      забойщик ловкий

шептуна

       с помоста сгреб,

вниз спустил головкой.

«Слово мне позвольте взять!

Брось, шахтер, надежды!