Стихотворения и пьесы, 1917-1921 - [4]

Мы идем.

Рабочий мира,

слушай!

Революция идет.

Восток в шагах восстаний.

За Европой

океанами пройдет, как сушей.

Красный флаг

на крыши ньюйоркских зданий.

  В новом свете

  и в старом

  ал

  будет

  Третий

  Интернационал.

Мы идем.

Вставайте, цветнокожие колоний!

Белые рабы империй —

встаньте!

Бой решит —

рабочим властвовать у мира в лоне

или

войнами звереть Антанте.

  Те

  или эти.

  Мир мал.

  К оружию,

  Третий

  Интернационал!

Мы идем!

Штурмуем двери рая.

Мы идем.

Пробили дверь другим.

Выше, наше знамя!

Серп,

огнем играя,

обнимайся с молотом радугой дуги.

  В двери эти!

  Стар и мал!

  Вселенься, Третий

  Интернационал!

[1920]

Всем Титам и Власам РСФСР >*

По хлебным пусть местам летит,

пусть льется песня басом.

Два брата жили. Старший Тит

жил с младшим братом Власом.

Был у крестьян у этих дом

превыше всех домишек.

За домом был амбар, и в нем

всегда был хлеба лишек.

Был младший, Влас, умен и тих.

А Тит был глуп, как камень.

Изба раз расползлась у них,

пол гнется под ногами.

«Смерть без гвоздей, — промолвил Тит,

хоша мильон заплотишь,

не то, что хату сколотить,

и гроб не заколотишь».

Тит горько плачет без гвоздей,

а Влас обдумал случай

и рек: «Чем зря искать везде,

езжай, брат, в город лучше».

Телега молнией летит.

Тит снарядился скоро.

Гвоздей достать поехал Тит

в большой соседний город.

Приехал в этот город Тит

и с грустью смотрит сильной:

труба чего-то не коптит

над фабрикой гвоздильной.

Вбегает за гвоздями Тит,

но в мастерской холодной

рабочий зря без дел сидит.

«Я, — говорит, — голодный.

Дай, Тит, рабочим хлеб взаймы,

мы здесь сидим не жравши,

а долг вернем гвоздями мы

крестьянам, хлеба давшим».

Взъярился Тит: «Не дам, не дам

я хлеба дармоеду.

Не дам я хлеба городам,

и без гвоздя доеду».

В село обратно Тит летит, —

от бега от такого

свалился конь. И видит Тит:

оторвалась подкова.

Пустяк ее приколотить,

да нету ни гвоздишка.

И стал в лесу в ночевку Тит,

и Тит, и лошадишка.

Нет ни коня, ни Тита нет…

Селом ходили толки,

что этих двух во цвете лет

в лесу сожрали волки.

Телега снова собралась.

Не вспомнив Тита даже,

в соседний город гонит Влас, —

нельзя им без гвоздя же.

Вбежал в гвоздильню умный Влас,

рабочий дышит еле.

«Коль хлеб не получу от вас,

умру в конце недели».

Влас молвил, Тита поумней.

«Ну что ж, бери, родимый,

наделаешь гвоздей и мне

ужо заплатишь ими».

Рабочий сыт, во весь свой пыл

в трубу дымище гонит.

Плуги, и гвозди, и серпы

деревне мчит в вагоне.

Ясней сей песни нет, ей-ей,

кривые бросим толки.

Везите, братцы, хлеб скорей,

чтоб вас не съели волки.

[1920]

Сказка о дезертире, устроившемся недурненько, и о том, какая участь постигла его самого и семью шкурника >*

Хоть пока

     победила

         крестьянская рать,

хоть пока

     на границах мир,

но не время

        еще

           в землю штык втыкать,

красных армий

         ряды крепи!

Чтоб вовеки

        не смел

         никакой Керзон^*

брать на-пушку,

          горланить ноты, —

даже землю паша,

       помни

             сабельный звон,

помни

       марш

      атакующей

                  роты.

Молодцом

           на коня боевого влазь,

по земле

       пехотинься пеший.

С неба

   землю всю

              глазами оглазь,

на железного

      коршуна

             севши.

Мир пока,

          но на страже

                красных годов

стой

    на нашей

            красной вышке.

Будь смел.

    Будь умел.

            Будь

            всегда

               готов

первым

       ринуться

         в первой вспышке,

Кто

       из вас

         не крещен

             военным огнем,

кто считает,

        что шкурнику

            лучше?

Прочитай про это,

       подумай о нем,

вникни

   в этот сказочный случай.

Защищая

       рабоче-крестьянскую Русь,

встали

   фронтами

            красноармейцы.

Но — как в стаде

             овца паршивая —

                   трус

и меж их

        рядами

            имеется.

Жил

 в одном во полку

             Силеверст Рябой.

Голова у Рябого —

         пробкова.

Чуть пойдет

        наш полк

             против белых

                в бой,

а его

     и не видно,

       робкого.

Дело ясное:

    бьется рать,

               горяча,

против

   барско-буржуйского ига.

У Рябого ж

    слово одно:

          «Для ча

буду

    я

   на рожон прыгать?»

Встал стеною полк,

         фронт раскинул

                    свой.

Силеверст

           стоит в карауле.

Подымает

         пуля за пулей

                вой.

Силеверст

    испугался пули.

Дома

     печь да щи.

       Замечтал

            Силеверст.

Бабья

   рожа

      встала

         из воздуха.

Да как дернет Рябой!

Чуть не тыщу верстпробежал

     без единого

         роздыха.

Вот и холм,

       и там

          и дом за холмом,

будет

   дома

      в скором времечке.

Вот и холм пробежал,

            вот плетень

               и дом,

вот

       жена его

      лускает

         семечки.

Прибежал,

    пошел лобызаться

               с женой,

чаю выдул —

      стаканов до тыщи:

задремал,

        заснул

           и храпит,

               как Ной, —

с ГПУ,

   и то

       не сыщешь.

А на фронте

         враг

       видит:

          полк с дырой,

враг

 пролазит

      щелью этою.

А за ним

        и золотозадый

          рой

лезет в дырку,

      блестит эполетою.

Поп,

    урядник —

       сивуха

          течет по усам,

с ним —

       петля

         и прочие вещи.

Между ними —