Что ей смертный грех,
Улыбнется – "пусть"…
Но давно от всех
Затаила грусть
Из последних сил
Верит – скажет Он:
"Тот, кто так любил,
Будет тот прощен".
4
В глазах его ясных – холодная просинь,
Пейзаж за спиною – багряная осень.
Серьезен и сдержан, и будто спокоен,
Не сын он, не брат, не любимый, а Воин.
Такие не знают сомнений и страха,
Таким от рожденья обещана плаха,
Закутанный пламенем – алым плащом -
Склонялся на плаху – и был палачом.
Он божий избранник – и проклятый богом,
Судья, осужденный, орудие рока,
Все – с именем бога, во имя любви,
А ночи бессонны и руки в крови.
Всегда и повсюду – за правое дело,
А мир его странен – лишь черное с белым,
По разные стороны зло и добро,
И тускло горит на клинке серебро.
Но есть еще красный – цвет огненной страсти,
Над нею ни смертный, ни вечный не властен,
Он тоже изведает ласковый плен
И тоже склонится у чьих-то колен.
5
Бежит за волной изумрудной волна,
И ветру ли, солнцу ли рада,
Вся в кружеве пены, свободна, стройна,
Смеется почти что наяда.
Давно ведь знакомы мне эти черты,
Но все же так дивно, так странно
Узнать в них изменчивый лик
Красоты – Веселую дочь океана.
И мастера тайна заветная мне
Сегодня открылась случайно,
Как слово, внушенное кем-то во сне,
Простая, но вечная тайна.
Что кисти, что краски – уж ты мне поверь,
Не очень-то важно все это:
Не кистью, а сердцем, я знаю теперь,
Рисуют такие портреты.
6
Византийские строгие очи улыбки не знают,
Он молчит, лишь углы тонких губ приподняты слегка,
И рассеянно длинные пальцы страницы листают,
И как будто бы светится бледная эта рука.
Что он видит,свой пристальный взор устремив в бесконечность,
И какую отраду он в скорбном молчанье открыл?
За спиной его тень и небес серебристая млечность,
И не плащ, а тяжелое бремя изломанных крыл.
Крылья чистые, белые стали от пыли темнее,
И ясней на челе его скорби вселенской печать,
В небесах было просто, а здесь же крылатым сложнее…
В падшем ангеле ангела светлого трудно узнать.
