Стихотворения - [5]

                (Как пишется — не забудь!),

Ведь имя — поступков твоих образец,

И с каждым — честный он или подлец —

                Безукоризнен будь».

Хотя мое Я незаконно со мной,

                Готовое мне служить,

Какой мне его закрепить ценой?

Ведь ясно, что Я сгнию под землей,

                А Роберту Грейвзу жить.

Отвергнуть его я никак не могу,

                Я с ним, как двойник, возник.

Как личность, я внуков набор берегу,

И кажется, держит меня в долгу

                Запись метрических книг.

Имя спешу я направить вперед,

                Как моего посла,

Который мне кров надежный найдет,

Который и хлеб добудет и мед

                Для моего стола.

И все же, поймите, я вовсе не он

                Ни плотью моей, ни умом,

Ведь имя не знает, кто им наречен…

В мире людей я гадать обречен

                И о себе и о нем.

ЭТЮД «ПОСЛЕ БЕСЕДЫ» (Перевод И. Левидовой)

В тиши полуночного сада

Среди лоз винограда

В мерцании лунного света

Стул из отеля

Мрачно глядит в заголовок вечерней газеты,

Которую, видно, еще развернуть не успели.

Стул из этой же пары

Опрокинут ударом,

Лежит неудобно,

Не может подняться.

Его навзничь швырнули внезапно и злобно,

И так вот, увы, до утра придется ему оставаться.

На веранде, где шла беседа,

Нет кровавого следа,

Не сверкает опасно нож —

Ничто не внушает испуга.

Даже клочьев письма на полу не найдешь,

Даже кольцо не отброшено гневно в угол.

На скатерти, прямо,

Не задетые драмой,

Стоят два бокала на тоненьких ножках,

В одном еще много вина.

Смотрят, как среди лоз крыса бежит сторожко

И над краем обрыва мелко дрожит луна.

«ВСЕ КОНЧЕНО МЕЖДУ НАМИ НАВЕК» (Перевод И. Левидовой)

Невероятное преданье

Хранят французы с давних пор:

В Марселе, прочим в назиданье,

Судим был юный хитрый вор.

Его раскаянью не верят,

Лгунишку слезы не спасут.

«Сто лет на каторжной галере» —

Свой приговор выносит суд.

И что же — бабушки твердят нам,

И в летописи я прочел:

Отбыв сполна тот срок проклятый,

Вор… поклонился и ушел!

Любовь моя, ты так сурова,

И приговор твой так жесток.

«Навек» — немыслимое слово,

Тебе не выждать этот срок.

Хоть двести лет, хоть триста дай мне,

Я выживу, перетерплю

И докажу, отбыв изгнанье,

Всю нераскаянность свою.

КРАСАВИЦА В БЕДЕ (Перевод И. Левидовой)

Красавица — в беде. Ей нужен добрый ангел

Он выручал уже не раз.

Он платит за такси, готовит ужин, ванну,

Кладет примочки на подбитый глаз.

О денежных делах красавица молчит —

Стыдится и хитрит сначала.

Но ангел вынет чек из-под крыла

И спросит, сколько задолжала.

(В постели завтрак: кофе, тост, яйцо,

Сок апельсиновый и джем вишневый.

Сто лет уже так сладко не спалось!

И укоризны — ни полслова.)

Красавица его готова обожать

Почти как мамочку (она была святая).

Воздать за все и долг вернуть сполна

Торжественно и пылко обещает.

Приободрясь и малость раздобрев, —

Красавица берет перо, чернила

И — злому ангелу послание строчит,

(Сто лет уж так не веселилась!).

Обидчику, мерзавцу, сутенеру,

Который бьет ее и нагло врет,

Который — сущий черт и, видно, скоро

Назад красотку уведет.

Мой добрый ангел, не глядите хмуро!

Поступок щедрый — сам себе награда.

Когда настолько родственны натуры,

Союзу их мешать не надо.

СООБЩЕНИЕ ИЗ ПОСОЛЬСТВА (Перевод И. Левидовой)

Мне, как послу от Нездешней державы

(Гласит протокол), предоставлено право

На экстерриториальный статут

В Разъединенных Штатах Там и Тут.

С там-и-тутцами нынче уж редко доходит о драки,

Мешочков с песком не готовлю на случай атаки,

И, хотя министерство финансов, конечно,

Официально не знает валюты нездешней,

При обмене, как правило, нет затрудненья,

И наряд мой — уже не предмет осужденья,

И с вопросами робкими разного рода

Что ни день обращаются жители почтой и с черного хода.

БЕЛАЯ БОГИНЯ (Перевод И. Озеровой)

Ее оскорбляют хитрец и святой,

Когда середине верны золотой.

Но мы, неразумные, ищем ее

В далеких краях, где жилище ее.

Как эхо, мы ищем ее, как мираж, —

Превыше всего этот замысел наш.

Мы ищем достоинство в том, чтоб уйти,

Чтоб выгода догм нас не сбила с пути.

Проходим мы там, где вулканы и льды,

И там, где ее исчезают следы,

Мы грезим, придя к неприступной скале,

О белом ее, прокаженном челе,

Глазах голубых и вишневых губах,

Медовых — до бедер — ее волосах.

Броженье весны в неокрепшем ростке

Она завершит, словно Мать, в лепестке.

Ей птицы поют о весенней поре.

Но даже в суровом седом ноябре

Мы жаждем увидеть среди темноты

Живое свеченье ее наготы.

Жестокость забыта, коварство не в счет…

Не знаем, где молния жизнь пресечет.

НАСТАВЛЕНИЕ ПРЕЕМНИКУ ОРФЕЯ (Перевод И. Озеровой)

Как только твой затмившийся рассудок

Остудит тьма, припомни, человек,

Что выстрадал ты здесь, в Самофракии,

Что выстрадал.

Когда минуешь реки царства мертвых,

Чьи серные пары иссушат горло.

Судилище предстанет пред тобой,

Как чудо-зал из оникса и яшмы.

Источник темный будет биться слева

Под белой мощной сенью кипариса.

Ты избегай его, ведь он — Забвенье,

Хотя к нему спешит обычный люд,

Ты избегай его.

Потом увидишь справа тайный пруд,

А в нем форель и золотые рыбки

В тени орешника. Но Офион,

Змей первобытный, прячется в ветвях,

Показывая жало. Пруд священный

Питается сочащейся водой. Пред ним бессонна стража.

Спеши к пруду, он означает — Память.

Спеши к пруду.

Там стража строго спросит у тебя: