Стихотворения - [17]

И в Лалворт Коув заехать наугад,

И Время б за руку меня поймало:

"Ты видишь юношу?" - и я в ответ

Кивнул бы: "Вижу. Он сошел, наверно,

Со шхуны, вставшей близ Сент Элбанз Хэд.

Что ж, юноша такой, как все, примерно".

"Ты видишь юношу?" - "Я вижу, да.

Темноволосый, хрупкого сложенья,

По виду горожанин. Та звезда

Его приворожила, без сомненья".

"Ты видишь?" - "Но оставь меня, прошу!

Мне в путь пора. Меж тем уже стемнело.

И силы на исходе. Я спешу.

Ответил: вижу. Но скажи, в чем дело?"

"Так знай: на смерть свою он едет в Рим.

Лишь мы с тобой его проводим ныне.

Сто лет - и мир последует за ним,

Чтоб праху поклониться, как святыне".

Сентябрь 1920

Перевод Т. Гутиной

КЛЯТВА ДЕВУШКИ

(Песня)

Я не хочу исподтишка

Добиться права стать женою,

Чтоб выбраться из уголка,

Где жизнь - свидание с тобою,

И не прельщусь я новизною,

И глухомань не прокляну,

Коль суждено тебе судьбою

Всегда любить меня одну.

Минутных встреч я буду ждать

С неукоснительным терпеньем,

И времени не совладать

С моей любовью и смиреньем,

Не выжать слезы сожаленья

Из глубины увядших глаз,

Когда не встанет тень сомненья

Иль тень чужая между нас.

Перевод Ю. Латыниной

НОЧЬ В НОЯБРЕ

Я заметил смену погоды

По глухому скрипу окон

И, как ветер бьется у входа,

Я услышал сквозь полусон.

Он швыряет мертвой листвою

Внутрь, в дом, ко мне на кровать,

Точно дерево еле живое

Хочет мраку о чем-то сказать.

И листок меня тронул, и с дрожью

Я подумал, что ты в мой дом

Вошла - и стоишь - и можешь

Наконец рассказать обо всем.

Перевод О. Седаковой

КРАСАВИЦА

Оставь мою ты красоту,

Не повторяй стократ:

"Богиню видно за версту".

Мне эти речи - яд.

Не повторяй, но молви так:

"Будь счастье иль беда,

Будь свет иль беспросветный мрак

Я друг ей навсегда".

Мне зеркало страшней всего.

Моя краса не я.

Никто за нею моего

Не видел бытия.

Так думай обо мне, мой друг,

О той, что есть, о той,

Что будет в час последних мук

И дальше, за чертой.

Перевод Т. Гутиной

ОРГАНИСТКА

(A. D. 185-)

Вспоминаю все вновь, все как есть - за органом в последний

раз,

Между тем как закатное солнце, струистое словно атлас,

Проникает на хоры, скользит, бросив тени от певчих, и вот

Ближе, ближе, еще, потянулось - и луч на плечо мне кладет.

Помню, как волновались, шептались на первых порах: "Кто

она

За органом? Совсем молодая - а тоже, выходит, сильна!"

"Из Пула пришла без гроша, - им пресвитер тогда пояснял.

По правде сказать: чтобы жить, этот заработок будет мал".

(Да, заработок был и впрямь... Но я не роптала. Орган

Мне дороже их денег, моей красоты и любви прихожан.)

Так он говорил поначалу, впоследствии тон изменился:

"Довольно возимся с ней, уж прославилась - дальше нельзя".

Тут кашлял с намеком. Его собеседник тогда отступал

Чуть в сторону, шею тянул, чтоб за ширмой меня разглядеть.

"Хорошенькая, - бормотал, - но на вид уж чувственна слишком.

Глаза хороши у нее. Веки только, смотрю, тяжелы.

Губы ярки, да тоже не в меру. Грудь для лет ее слишком

полна".

(Допустим, вы правы, мой сэр, но скажите, моя ль в том вина?)

Я продолжала играть под этот аккомпанемент.

Слезы текли и мешали, но я продолжала играть.

В общем не так уж и трудно - примерно как петь за органом...

У меня неплохое контральто. Сегодня я тоже пою.

А псалмы это чудо. Исполнишь - и как побывала в раю.

В тот день до пресвитера вновь долетели какие-то слухи,

Немало его озадачив, он ведь был добродетель сама.

(Он торгует в аптеке на Хай-стрит и вот на неделе зашел

К собрату - тот рядом работает, по переплетному делу.)

"Скверно, - сказал он тогда. - Речь идет о достоинстве храма.

Если и впрямь такова - что поделать, придется уволить".

"Органиста такого, однако, не достать нам и за три цены!"

Это решило вопрос (пусть на время). Орган ликовал.

Напрягался регистрами всеми, отсрочивая финал.

В приходе чем дальше, тем больше косились, шептались мне

вслед.

И вскоре вопрос был решен, я пока что не знала о том.

Но пришел день - и мне объявили. И это был страшный удар.

Я опомнилась (бледной такой не видали меня никогда):

"Оставить? О нет, не могу. Разрешите мне даром играть".

Потому что в тот миг я совсем обезумела. Разве могла я

Бросить это богатство - орган, для него ведь я только жила.

Они помолчали. И так я осталась при церкви опять.

С моими псалмами - за них можно тело и душу отдать.

Но покой был, конечно, недолог: до пастора слухи дошли,

Дескать, кто-то из паствы видал меня в Пуле вдвоем с

капитаном.

(Да! Теперь мне и впрямь оставалось лишь это, чтоб как-то

прожить.)

Но, знает бог (если знает), я любила "Святого Стефана",

"Сотый" и "Гору Сион", "Субботу", "Аравию", "Итон"

Больше греховных объятий тех смертных, что были со мной!..

Вскоре новая весть: досветла не одна возвращалась домой.

Старейшины подняли шум, но все было ясно и так,

Без слов. На последнюю просьбу я все же решилась в слезах.

Кто бы там ни владел моим телом, еще оставалась душа.

А душа умирает достойно. Решилась и вот говорю:

"Прощенья не жду, джентльмены, но позвольте еще раз играть.

Вам убытка не будет, а мне... Для меня это целая жизнь".

Я знала: они согласятся (играю ведь даром, так что ж!),