Стихотворения, эпиграммы, басни, сказки, повести (1908 — октябрь 1917) - [17]

Ты хорошо прожаришься в сметане!"

* * *

Карасик! Что тебе лукавый "рыболов"?!

Не слушая его коварно-льстивых слов,

Себе, а не врагу, в угоду

Нырни поглубже в воду!

КАШЕВАРЫ

Хочет ли "Правда" вообще работать вместе с нами, так называемыми "ликвидаторами"? Мы ждем от "Правды" ответа.

("Невский голос".)

Взялась за ум рабочая артель:

"Довольно быть нам сборищем случайным

Да путаться по кабакам и чайным,

Как все мы путались досель!"

Артель единогласно

К решению пришла:

Кормиться всем из общего котла!

Прекрасно.

Добыт котел и выбран кашевар —

Кривой Захар.

А так как было ясно,

Что не управиться Захару одному,

Приставили к нему

Двух пареньков охочих

(Не дюже-то рабочих),

Ерёму да Кузьму.

Так надо же греху случиться:

При первой же стряпне

Пришлося по нужде Захару отлучиться,

Когда со справою котел уж был в огне.

Кузьма с Ерёмой тары-бары

Да растабары:

"Мы тоже кашевары!"

"Ась, брат? Чай, надоть посолить".

"И поперчить да маслица расплавить".

"И молочком недурно б забелить".

"А опосля кваском заправить".

"Постой-ка, Кузя, виноват:

Забыл подбросить я салат".

Захар, вернувшися, не доглядел оплошки,

Что там сварилося — бог весть!

Артели ж довелося есть.

Едва успев хлебнуть по три-четыре ложки

Невиданной окрошки,

Ребята наши — кто куда!

Тошнит и рвет бедняг без меры,

Как от холеры.

Беда!

А поварам грозит расправа

За то, что вышла их еда —

Еще бы ничего — бурда! —

А то, как есть, отрава!

* * *

Ох, ликвидаторы! Что долго говорить!

Нам с вами каши не сварить!

ПОДЖИГАТЕЛИ

Зубатовщина — не умирает.

(Из газет.)

Не спится Прову Кузьмичу.

В глухую ночь идет он к стражнику Фаддею.

"Охти, беды! Совсем собою не владею.

Скажи по совести, Фаддей, — я знать хочу:

Уж я ль о батраках моих не хлопочу?

Уж я ль им не радею?

На деле, в помыслах, во всем пред ними чист!

Скажу, как перед богом…

А вот — гляди: подметный лист!

Они ль, а может, так какой-то стрекулист,

Грозят поджогом!"

Печалуется Пров, — ему и невдомек,

Что подметнул листок

Не кто иной, как плут и бражник,

Сам… стражник.

Фаддей меж тем ворчит: "Да, милый, времена!

Крушенье света, знать, приходит, старина!

Антихрист сам никак стал сеять в людях злобу.

Всяк только и глядит, где плохо что лежит.

Одначе, чтоб самим не лезть врагу в утробу,

Нам что-нибудь с тобой придумать надлежит…

Смекай! Устроим-ка, Кузьмич, с поджогом… пробу!"

Быть по сему. В ту ж ночь, домой вернувшись, Пров

Средь сонного двора поджег вязанку дров.

Дрова попалися — сырец, горели скудно,

Так было загасить огонь совсем не трудно.

Настала енова ночь. Фаддей вошел в удар:

"А ну-ко-сь, подожги, Кузьмич, теперь амбар!"

Кузьмич послушен.

И в этот раз огонь — верней: почти пожар —

Руками батраков был, хоть с трудом, потушен.

У Прова пот на лбу.

Пров крестится, благодарит судьбу.

"Постой, — шипит Фаддей, — что ж, думаешь ты, даром

Возились мы с дровами и с амбаром?

Попробуем теперь поджечь избу".

Поджег Кузьмич. Ан тут и вышла-то зарубка:

Изба была стара, суха,

Внутри все бревна — требуха,

Огню податливы, что губка, —

Как порох, вспыхнула изба.

Напрасно колокол церковный бил тревогу:

Хоть к Прову полсела сбежалось на подмогу,

Торчала через час замест избы — труба!

И во дворе не велики остатки.

В огне погибли все достатки

Несчастных батраков.

Пров убивается. Фаддей же — был таков!

Проделано все ловко.

А был всему конец какой?

Поправил кое-как дела Кузьмич страховкой;

Фаддея становой

"За расторопность со сноровкой"

Пожаловал двойною ассигновкой.

За всю же бывшую с пожаром кутерьму,

— Ну, есть ли правда где на свете?! —

Остались батраки в ответе:

Их "за поджог" всех упекли в тюрьму!

ПОРОДА

У барыни одной

Был пес породы странной

С какой-то кличкой иностранной.

Был он для барыни равно что сын родной:

День каждый собственной рукой

Она его ласкает, чешет, гладит, —

Обмывши розовой водой,

И пудрит и помадит.

А если пес нагадит —

Приставлен был смотреть и убирать за ним

Мужик Аким.

Но под конец такое дело

Акиму надоело.

"Тьфу, — говорит, — уйду я к господам другим!

Без ропота, свободно

Труд каторжный снесу,

Готов служить кому угодно,

Хоть дьяволу, но только бы не псу!"

Так порешив на этом твердо,

Оставшись как-то с псом наедине,

Аким к нему: "Скажи ты мне,

Собачья морда,

С чего ты нос дерешь так гордо?

Ума не приложу:

За что я псу служу?

За что почет тебе, такому-то уроду?!"

"За что? — ответил пес, скрывая в сердце злость.

За то, что ты — мужичья кость,

И должен чтить мою высокую породу!"

* * *

Забыл Аким: "По роду и удел!"

Так ведь Аким — простонародье.

Но если я какого пса задел,

Простите, ваше благородье!

СЫНОК

Помещик прогорел, не свесть конца с концом,

Так роща у него взята с торгов купцом.

Читателям, из тех, что позлословить рады,

Я сам скажу: купчина груб,

И рощу он купил совсем не для прохлады,

А — дело ясное — на сруб.

Все это так, чего уж проще!

Однакож наш купец, бродя с сынком по роще,

Был опьянен ее красой.

Забыл сказать — то было вешним утром,

Когда, обрызгана душистою росой,

Сверкала роща перламутром.

"Не роща — божья благодать!

Поди ж ты! Целый рай купил за грош на торге!

Уж рощу я срублю, — орет купец в восторге, —

Не раньше осени, как станет увядать!"

Но тут мечты отца нарушил сын-мальчонок:

"Ай, тятенька, гляди: раздавленный галчонок!"

"И впрямь!.. Ребята, знать, повадились сюда.