Стихотворения - [19]

Душа его ждала,

Веря в неожиданность полета.

Так же побросав свои дела,

Соберутся милые мне люди.

Около веселого стола

Мы о дружбе говорить не будем.

Только память станет ворошить

Те слова, когда вернусь до дому.

Не затем,

Чтоб после долго жить, —

Просто жить не стоит по-иному.

1981

Одиночество

Особенно тоскливы вечера,

Когда ты в доме у себя, как пленница.

Сегодня так же пусто, как вчера.

И завтра вряд ли что-нибудь изменится.

И это одиночество твое

Не временем бы мерить, а бессонницей.

То книги, то вязанье, то шитье.

А жизнь пройдет – и ничего не вспомнится.

И все-таки однажды он придет.

И сбудутся надежды и пророчества.

Твои он губы в темноте найдет.

И шепотом прогонит одиночество.

1982

Баллада об имени

Мы с ним случайно повстречались

В ташкентском аэропорту,

Когда, погодой опечалясь,

Чай смаковали поутру.

Он был находчив в разговоре,

И откровенен, и умен —

Узбек по имени Григорий

(В краю, где нет таких имен.)

И я спросил его об этом,

Откуда имя, мол, у вас?

Он помрачнел и мне поведал

Свой удивительный рассказ.

– Меня отец назвал Сайяром,

По всем законам старины

Узбекским именем, с которым

Я жил с рожденья до войны.

А Гриша – это имя друга.

То имя горестной вины…

Я с ней прошел четыре круга,

Четыре года той войны.

У стен столицы утром ранним

В огне начавшихся атак

Я был контужен, Гриша ранен.

Стрелок убит… И замер танк.

Пробитый чуть ли не навылет,

Он мог могилой стать для нас.

Каким-то чудом Гриша вылез,

Меня извлек и жизнь мне спас.

А сам погиб…

Сквозь боль и ярость

Я клятву дал тогда ему,

Что если только жив останусь,

То имя Гришино возьму.

Чтоб долго жил он вместе с нами

На доброй родине моей.

Чтобы о нем не гасла память

В глазах узбекских матерей.

Когда в Москву я приезжаю,

Я к другу верному спешу:

Могилу в поле навещаю,

К стене кремлевской прихожу.

И вновь рассказываю Грише,

Как мы живем в родном краю.

И все мне кажется – он слышит

И речь мою, и боль мою.

Узбек умолк, как после песни,

В которой все слова горьки.

– Он был земляк ваш —

С Красной Пресни.

И мы навек с ним земляки.

1980

Монолог Врубеля

Даже если ты уйдешь,

Если ты меня покинешь, —

Не поверю в эту ложь,

Как весною в белый иней.

Даже если ты уйдешь,

Если ты меня покинешь, —

О тебе напомнит дождь,

Летний дождь и сумрак синий.

Потому что под дождем

Мы, счастливые, ходили.

И гремел над нами гром,

Лужи ноги холодили.

Даже если ты уйдешь,

Если ты меня покинешь, —

Прокляну тебя… И всё ж

Ты останешься богиней.

Ты останешься во мне,

Как икона в Божьем храме.

Словно фреска на стене,

Будто розы алой пламя.

И, пока я не умру,

Буду я тебе молиться —

По ночам и поутру, —

Чтоб хоть раз тебе присниться.

Чтоб проснулась ты в слезах

И, как прежде, улыбнулась…

Но не будет знать мой прах,

Что любимая вернулась.

1981

«Я иногда спохватываюсь вдруг…»

Юрию Папорову

Я иногда спохватываюсь вдруг:

Уходят годы – сделано так мало!

А жизнь меня и била, и ласкала.

Но оглянуться вечно недосуг.

И суета – как океан за бо́ртом…

У каждого из нас такой режим,

Что мы сперва принадлежим заботам,

А уж потом себе принадлежим.

И как бы ни сложилась жизнь вначале,

И что б ни ожидало нас потом, —

Благословляю все ее печали,

Рассвет и вечер за моим окном.

1979

Вирус подхалимства

Не каждый этот вирус одолел.

И, заболев, мы прячем взгляд стыдливо.

Седой солдат, что был в атаках смел,

Пасует перед лестью подхалима.

Боюсь, и в нас коварный вирус дремлет…

И только совесть – наш иммунитет.

А может, в чем-то виновато время,

Простуженное сквозняками бед?

И где Пастер, что вновь придет, неистов?

И позабыв о горестях своих,

Необратимый вирус подхалимства

Привьет себе, чтобы убить в других.

1983

Беловежская пуща

Изба смотрела на закат,

Дыша озерной сыростью.

Здесь жил великий мой собрат,

Волшебник Божьей милостью.

Он околдовывал зарю,

Купавшуюся в озере.

Он ей шептал:

– Я повторю

Твое виденье в образе…

Но, чьим-то именем томим,

Не помнил об обещанном,

Заря, обманутая им,

Бледнела, словно женщина.

И погружался мир во тьму.

И сквозь его видения

Являлась женщина ему.

А может, только тень ее.

Не говорила, не звала,

Лишь грустно улыбалась.

Наверно, Музою была

И потому являлась.

1980

Письмо другу

У нас еще снег на полях —

У вас уже шум в тополях.

У нас еще ветер и холод

И нету на солнце надежд.

И кажется пасмурным город

От темных и теплых одежд.

У вас уже всё по-другому:

Струится с небес синева,

И каждому новому дому

К лицу молодая листва.

У нас еще пашня, что камень,

И бродит в лесу тишина…

Пошли мне улыбку на память!

С нее и начнется весна.

1980

«Ты моложе моих дочерей…»

Ты моложе моих дочерей…

Потому мне так горько

И грустно,

Что в душе несмышленной твоей

Просыпается первое чувство.

Ты моложе моих дочерей…

На влюбленность твою не отвечу.

Только утро

У жизни твоей,

А в моей

Уже близится вечер.

Не казни в себе эту печаль.

Без меня свои праздники празднуй.

Говорю тебе тихо:

«Прощай…»,

Не успев даже вымолвить:

«Здравствуй…»

1981

«Я иногда хочу быть одинок…»

Я иногда хочу быть одинок

Среди людей —

Как тайна между строк.

Не надо мне тогда застольных фраз,

Чужого понимания и вздоха.

Я одинок,

Как вечно одинока

Вселенная, глядящая на нас.

Я одинок,

Как одинок цветок,

Когда его срывают и уносят.

Я одинок,

Как одинока осень,

Когда последний падает листок.

1981

Тверское воспоминание

«Всего лишь день…»

Всего лишь день,