Стихотворения. Четыре десятилетия - [20]

ДОЖДЬ

Я помню дождь и помню, как мы спали

Под шум дождя; в раю, увы, едва ли

Бывает дождь; дожди у нас везде

Идут весной; я вспомню о дожде.

Я вспомню, как он в окна наши бился,

Какой мне сон тогда счастливый снился,

Как просыпался я – и на моей

Руке дремала ты, как воробей.

Как он ходил, как бегал он по жести!

Как нам жилось легко и чудно вместе!

Смешливый дождь, рыдающий взахлёб!

Всемирный нам не страшен был потоп.

Кто виноват, что выпал век суровый?

Я вспомню дождь, весенний дождь кленовый

И тополиный, клейкий, в золотых

Разводах, дождь – усладу для живых.

Блаженный дождь; в аду, увы, едва ли

Бывает дождь; куда бы ни попали

Мы после смерти, будет как зимой:

Звук отменён, завален тишиной.

Засыпан вечным снегом или зноем.

Я вспомню дождь с его звучащим строем,

Высоким, струнным, влажным, затяжным

И милосердным, выстраданным им.

 * * *

Если бы жить, никого не любя!

Плащ – товарищ, другого – не надо.

Он от ветра укроет тебя,

Прорезиненной тканью скрипя,

От дождя и пытливого взгляда.

Тот свободен, кто так одинок.

Что ему телефонный звонок?

Он как хвост не трясётся овечий.

Сто дверей перед ним, сто дорог,

Вавилонская башня наречий.

Где я? Кто меня сделал таким, –

Страх за ближнего, дрожь и смятенье, –

Суеверным, пугливым, как дым,

По пригоркам ползущий ночным,

Обвивающий сны и виденья?

Боже мой! Никого не любить!

Мостовыми крутыми бродить.

Не равны ли все вещи на свете?

Подвернувшийся куст теребить:

Что кудряшки, что веточки эти.

Но душа моя в рабстве своём

С каждым часом теплей, с каждым днём,

С каждой болью сердечной и страхом.

И когда-нибудь станет огнём,

И сгорит, и взовьётся над прахом!

* * *

Вот счастье – с тобой говорить, говорить, говорить!

Вот радость – весь вечер, и вкрадчивой ночью, и ночью.

О, как она тянется, звёздная тонкая нить,

Прошив эту тьму, эту яму волшебную, волчью!

До ближней звезды и за год не доедешь! Вдвоём

В медвежьем углу глуховатой Вселенной очнуться

В заставленной комнате с креслом и круглым столом.

О жизни. О смерти. О том, что могли разминуться.

Могли зазеваться. Подумаешь, век или два!

Могли бы заглядеться на что-нибудь, попросту сбиться

С заветного счёта. О, радость, ты здесь, ты жива.

О, нацеловаться! А главное, наговориться!

За тысячи лет золотого молчанья, за весь

Дожизненный опыт, пока нас держали во мраке.

Цветочки на скатерти – вот что мне нравится здесь.

О Тютчевской неге. О дивной полуденной влаге.

О вилле, ты помнишь, как двое порог перешли

В стихах его римских, спугнув вековую истому?

О стуже. О корке заснеженной бедной земли,

Которую любим, ревнуя к небесному дому.

* * *

Смотри: речной валун как бы в сплошном дыму,

Белёсом, голубом, слоёном, золотистом –

То тени мелких волн проходят по нему,

Как будто на него набросив бахрому,

Так чудно отразясь на сумрачном, зернистом.

На всё это смотреть так больно одному!

Я обернусь к тебе и за руку возьму.

Что было – грубый холст, то стало вдруг батистом.

Тебя я не отдам! На свете этом мглистом

Мне страшно без тебя, текучем, каменистом,

Дымящемся в лучах, сползающих во тьму.

* * *

Страх и трепет, страх и трепет, страх

За того, кто дорог нам и мил.

Странно жить, с улыбкой на устах,

Среди белых, среди тёмных крыл.

С самой жаркой, кровной стороны,

Уязвимо-близкой, дорогой –

Как мы жалки, не защищены,

Что за счастье, вечный страх какой!

Кто б ты ни был, знаешь, как я груб,

Толстокож, привычен ко всему,

Как хочу почувствовать за дуб, –

Не за плющ, что вьётся по нему.

Но средь сучьев, листьев и ветвей,

Потакая гибкому плющу,

Не в своей я власти, а в твоей,

Весь в твоей, ты видишь, трепещу!

И задобрить пробую беду,

И, пугаясь тени, как во сне,

Сам ищу в потёмках руку ту,

Что из мрака тянется ко мне.

* * *

Что за радость – в обнимку с волной,

Что за счастье – уткнувшись в кипящую гриву густую,

Этот дивный изгиб то одной обвивая рукой,

То над ним занося позлащённую солнцем другую,

 Что радость лежать,

Что за счастье – ничком, в развороченной влаге покатой,

Эту вогнутость глады, готовую выпуклой стать,

Без единой морщины, и скомканной тут же, и смятой!

Он ещё это вспомнит, зарывшийся в воду пловец,

Эта влажная прелесть пройдёт у него перед взором

Нежной ночью, построившей свой мотыльковый дворец

 С поцелуями и разговором,

Он поймёт, почему так шумит и томится волна,

 И на берег ночной набегает,

И на что она ропщет и сетует так, не видна

В темноте, и камнями скрипит, и песок загребает.

* * *

Морская тварь, трепе́ща на песке,

В конвульсиях, сверкала и мертвела,

И капелька на каждом волоске

Дрожала… Кто ей дал такое тело

Гранёное, – спросить хотелось мне, –

Скульптурное, хоть ставь сейчас на полку?

Баюкать сокровенное на дне,

Во тьме его лелеять втихомолку!

Мерещился мне чуть ли не укор.

Все таинства темны и целокупны.

Готический припомнил я собор,

Те статуи, что взгляду недоступны.

Ремонтные леса нужны, чтоб влезть

Знаток сумел к ним, сумрачным, однажды.

Достаточно того, что это есть.

А ты б хотел, чтоб видел это каждый?

* * *

Где воздух, где вода? – всё стало белым паром,

Сверкает и дрожит, – и лодочка, мой друг,

С гребцом, сидящим в ней, подвешена недаром

На удочку его, кривую, как на крюк.

Я больше ничему не удивляюсь. Море

Спроси его, само не знает, где оно.

Ты тоже о себе в счастливом разговоре