Стихотворения. Четыре десятилетия - [13]

Взовьются ли, вздрогнут, его обнаружа?

Придушат, пригреют? Отпустят на волю?

За кротость, за вид хлопотливо-тщедушный,

За преданность этому пыльному полю?

ВОСЬМИДЕСЯТЫЕ

«Таврический сад»

«Дневные сны»

«Живая изгородь»

* * *

Небо ночное распахнуто настежь – и нам

Весь механизм его виден: шпыньки и пружинки,

Гвозди, колки… Музыкальная трудится там

Фраза, глотая помехи, съедая запинки.

Ночью в деревне, шагнув от раскрытых дверей,

Вдруг ощущаешь себя в золотом лабиринте.

Кажется, только что вышел оттуда Тезей,

Чуткую руку на нити держа, как на квинте.

Что это, друг мой, откуда такая любовь,

Несовершенство своё сознающая явно,

Вся – вне расчёта вернуться когда-нибудь вновь

В эти края, а в небесную тьму – и подавно.

Кто этих стад, этой музыки тучной пастух?

Небо ночное скрипучей заведено ручкой.

Стынешь и чувствуешь, как превращается в слух

Зренье, а слух затмевается серенькой тучкой.

Или слезами. Не спрашивай только, о чём

Плачут: любовь ли, обида ли жжётся земная –

Просто стоят, подпирая пространство плечом,

Музыку с глаз, словно блещущий рай, вытирая.

* * *

Ночной листвы тяжёлое дыханье.

То всхлипнет дождь, то гулко хлопнет дверь.

«Ай, ай, ай, ай» – Медеи причитанье

Во всю строку – понятно мне теперь.

Не прочный смысл, не выпуклое слово,

А этот всплеск и вздох всего важней.

Подкожный шум, подкладка и основа,

Подвижный гул подвёрнутых ветвей.

Тоске не скажешь: «Встань, а я прилягу.

Ты посиди, пока я полежу».

Она, как тень, всю ночь от нас ни шагу,

Сказав во тьму: «За ним я пригляжу».

Когда во тьме невыспавшийся ветер

Находит нас, неспящих, чуть живых,

Нет ничего точнее междометий,

Осмысленней и горестнее их.

Кто мерил ночь неровными шагами,

Тот знает цену тихому «увы!».

Всё, всё, что знает жалкого за нами,

Расскажет ночь на языке листвы.

НОЧНАЯ БАБОЧКА

Пиджак безжизненно повис на спинке стула.

Ночная бабочка на лацкане уснула.

Где свет застал её – там выдохлась и спит.

Где сон сморил её – там крылья распластала.

Вы не добудитесь её: она устала.

И жёлтой ниточкой узор её прошит.

Ей, ночью видящей, свет кажется покровом

Сплошным, как занавес, но с краешком багровым.

В него укутанной, покойно ей сейчас.

Ей снится комната со спящим непробудно

Во тьме, распахнутой безжалостно и чудно,

И с беззащитного она не сводит глаз.

* * *

По рощам блаженных, по влажным зелёным холмам,

За милою тенью, тебя поджидающей там.

Прекрасную руку сжимая в своей что есть сил.

Ах, с самого детства никто тебя так не водил!

По рощам блаженных, по волнообразным, густым,

Расчёсанным травам – лишь в детстве ступал по таким!

Никто не стрижёт, не сажает их – сами растут.

За милою тенью. «Куда мы?» – «Не бойся. Нас ждут».

Монтрей или Кембридж? Кому что припомнить дано.

Я ахну, я всхлипну, я вспомню деревню Межно,

Куда с детским садом в три года меня привезли, –

С тех пор я не видел нежней и блаженней земли.

По рощам блаженных, предчувствуя жизнь впереди

Такую родную, как эти грибные дожди,

Такую большую – не меньше, чем та, что была.

И мята, и мёд, и, наверное, горе и мгла.

* * *

Страна, как туча за окном,

Синеет зимняя, большая.

Ни разговором, ни вином

Не заслонить её, альбом

Немецкой графики листая,

Читая медленный роман,

Склоняясь над собственной работой,

Мы всё равно передний план

Предоставляем ей: туман,

Снежок с фонарной позолотой.

Так люди, ждущие письма,

Звонка, машины, телеграммы,

Лишь частью сердца и ума

Вникают в споры или драмы,

Поступок хвалят и строку,

Кивают: это ли не чудо?

Но и увлёкшись – начеку:

Прислушиваются к чему-то.

* * *

Нет лучшей участи, чем в Риме умереть.

Проснулся с гоголевской фразой этой странной.

Там небо майское умеет розоветь

Легко и молодо над радугой фонтанной.

Нет лучше участи… Похоже на сирень

Оно, весеннее, своим нездешним цветом.

Нет лучше участи, – твержу… Когда б не тень,

Не тень смертельная… Постой, я не об этом.

Там солнце смуглое, там знойный прах и тлен.

Под синеокими, как пламя, небесами

Там воин мраморный не в силах встать с колен,

Лежат надгробия, как тени под глазами.

Нет лучшей участи, чем в Риме… Человек

Верстою целою там, в Риме, ближе к Богу.

Нет лучше участи, – твержу… Нет, лучше снег,

Нет, лучше белый снег, летящий на дорогу.

Нет, лучше тучами закрытое на треть,

Снежком слепящее, туманы и метели.

Нет лучшей участи, чем в Риме умереть.

Мы не умрём с тобой: мы лучшей не хотели.

* * *

В тридцатиградусный мороз представить света

Конец особенно легко.

Трамвай насквозь промёрз. Ледовая карета.

Сухое, пенное, слепое молоко.

И в наших комнатах согреться мы не в силе.

Кроваво-красную не взбить в прожилке ртуть.

Весь день в России

За край и колется, и страшно заглянуть.

Так вот он, оползень! Они смешны с призывом

В мороз открытыми не оставлять дверей.

Сыпучий оползень с серебряным отливом.

Как в мире холодно, а будет холодней.

Так быстро пройден путь, казавшийся огромным!

Мы круг проделали – и не нужны века.

Мне всё мерещится спина в дыму бездомном

Того нелепого, смешного седока.

Он ловит петельку, мешать ему не надо.

Не окликай его в тумане и дыму.

Я мифологию Шумера и Аккада

Дней пять вожу с собой, не знаю почему.

Всех этих демонов кто вдохновил на буйство?

То в плач пускаются, то в пляс.

Бог просит помощи, его приводят в чувство.

Табличка с текстом здесь обломана как раз.