Стихотворения - [30]

И добрым гением страны своей обширной.

Так сказано о нем в Истории Всемирной,

Но там не сказано, что мудрый сей король.

Средневековый Марк Аврелий,

Воспетый тучею придворных менестрелей,

Тем завершил свою блистательную роль,

Что голову сложил… на плахе, — не хитро ль?—

Весной, под сладкий гул от соловьиных трелей.

В предсмертный миг, с гримасой тошноты.

Он молвил палачу: «Вот истина из истин:

Проклятье соловьям! Их свист мне ненавистен

Гораздо более, чем ты!»

Что приключилося с державным властелином?

С чего на соловьев такой явил он гнев?

Король… Давно ли он, от неги опьянев.

Помешан был на пенье соловьином?

Изнеженный тиран, развратный самодур,

С народа дравший десять шкур.

Чтоб уподобить свой блестящий дар Афинам,

Томимый ревностью к тиранам Сиракуз,

Философ царственный и покровитель муз,

Для государственных потреб и жизни личной

Избрал он соловья эмблемой символичной.

«Король и соловей» — священные слова.

Был «соловьиный храм», где всей страны глава

Из дохлых соловьев святые делал мощи.

Был «Орден Соловья», и «Высшие права»:

На Соловьиные кататься острова

И в соловьиные прогуливаться рощи!

И вдруг, примерно в октябре,

В каком году, не помню точно, —

Со всею челядью, жиревший при дворе.

Заголосил король истошно.

Но обреченного молитвы не спасут!

«Отца отечества» настиг народный суд,

Свой правый приговор постановивший срочно:

«Ты смерти заслужил, и ты умрешь, король,

Великодушием обласканный народным.

В тюрьме ты будешь жить и смерти ждать

дотоль,

Пока придет весна на смену дням холодным

И в рощах, средь олив и розовых ветвей,

Защелкает… священный соловей!»

О время! Сколь ты быстротечно!

Король в тюрьме считал отмеченные дни,

Мечтая, чтоб зима тянулась бесконечно,

И за тюремною стеною вечно, вечно

Вороны каркали одни!

Пусть сырость зимняя, пусть рядом шип

змеиный,

Но только б не весна, не рокот соловьиный!

Пр-роклятье соловьям! Как мог он их любить?!

О, если б вновь себе вернул он власть былую,

Декретом первым же он эту птицу злую

Велел бы начисто, повсюду, истребить!

И острова все срыть! И рощи все срубить!

И «соловьиный храм» — сжечь, сжечь

до основанья.

Чтоб не осталось и названья!

И завещание оставить сыновьям:

«Проклятье соловьям!!»

Вот то-то и оно! Любого взять буржуя —

При песенке моей рабоче-боевой

Не то что петухом, хоть соловьем запой! —

Он скажет, смерть свою в моих призывах чуя:

«Да это ж… волчий вой!»

Рабочие, крестьянские поэты,

Певцы заводов и полей!

Пусть кисло морщатся буржуи… и эстеты:

Для люда бедного вы всех певцов милей,

И ваша красота и сила только в этом.

Живите ленинским заветом!!

1924

Вперед и выше!

На ниве черной пахарь скромный,

Тяну я свой нехитрый гуж.

Претит мне стих языколомный,

Невразумительный к тому ж.

Держася формы четкой, строгой,

С народным говором в ладу,

Иду проторенной дорогой,

Речь всем доступную веду.

Прост мой язык, и мысли тоже:

В них нет заумной новизны, —

Как чистый ключ в кремнистом ложе,

Они прозрачны и ясны.

Зато, когда задорным смехом

Вспугну я всех гадюк и сов,

В ответ звучат мне гулким эхом

Мильоны бодрых голосов:

«Да-ешь?!» — «Да-ешь!» — В движенье массы.

«Свалил?» — «Готово!» — «Будь здоров!»

Как мне смешны тогда гримасы

Литературных маклеров!

Нужна ли Правде позолота?

Мой честный стих, лети стрелой —

Вперед и выше! — от болота

Литературщины гнилой!

1924

Снежинки

Засыпала звериные тропинки

Вчерашняя разгульная метель,

И падают, и падают снежинки

На тихую, задумчивую ель.

Заковано тоскою ледяною

Безмолвие убогих деревень.

И снова он встает передо мною —

 Смертельною тоской пронзенный день.

Казалося: земля с пути свернула.

Казалося: весь мир покрыла тьма.

И холодом отчаянья дохнула

Испуганно-суровая зима.

Забуду ли народный плач у Горок[32],

И проводы вождя, и скорбь, и жуть,

И тысячи лаптишек и опорок,

За Лениным утаптывавших путь!

Шли лентою с пригорка до ложбинки,

Со снежного сугроба на сугроб.

И падали, и падали снежинки

На ленинский — от снега белый — гроб.

1925

Сказ

про картонный кооператив

Политически-уголовный мотив

Образец кооперативной халтуры

Вниманию советской прокуратуры

«На Октябрьской улице в Москве есть кооператив „Пролетарская Сила“, в котором многие товары качеством бывают хуже рыночного, а продаются дороже, чем в частных лавках.

Я два раза брал по две пары ботинок. В первом случае — через 15 дней ботинки пришли в негодность, во втором — через 10 дней.

По осмотре специалистом-кожевником оказалось, что товар плохого качества — из картона…

С таким товаром кооперативу не побить частную торговлю».

«Рабочая Газета», 28 мая 1925 г.

Ехал мужичок,

Приехал серячок

Не в какой-либо город Нерехту,

Да ехал не по «Дворянскому прешпехту»,

Да не в лавку торгоша Обдувалова,

Где его одурачат, как ребенка годовалого,

А ехал мужичок,

Приехал серячок

Починить свою хозяйственную заплатушку

В Москву-матушку,

Не в прежнюю «порфироносную вдовицу»,

А в самую, что ни на есть, красную столицу.

Ехал он по улице чуть не самой главной,

По той ли «Октябрьской» улице славной,

Да в тот ли кооператив «Пролетарская Сила»,

Как над ним красная вывеска гласила.

И накупил мужичок в кооперативе новинок

Жене да дочке по паре ботинок —

На себя раскошелиться не мог,

Потому — за пару сапог «Пролетарская Сила»

Дорогонько с мужика запросила.