Стихотворения. Баллада Редингской тюрьмы - [3]

Все обрывая лепестки гвоздик,

Стоит там девушка, прозрачен лик,

Под тенью роз танцующей сокрыта.

Перевод М. Кузмина

ДОМ БЛУДНИЦЫ

Шум пляски слушая ночной,

Стоим под ясною луной,

Блудницы перед нами дом.

Das true liebe Herz гремит.

Оркестр игрою заглушит

Порою грохот и содом.

Гротески странные скользят,

Как дивных арабесков ряд. —

Вдоль штор бежит за тенью тень.

Мелькают пары плясунов

Под звуки скрипки и рогов,

Как листьев рой в ненастный день.

И пляшет каждый силуэт,

Как автомат или скелет,

Кадриль медлительную там.

И гордо сарабанду вдруг

Начнут, сцепясь руками в круг,

И резкий смех их слышен нам.

Запеть хотят они порой.

Порою фантом заводной

Обнимет нежно плясуна.

Марионетка из дверей

Бежит, покурит поскорей,

Вся как живая, но страшна.

И я возлюбленной сказал:

— Пришли покойники на бал,

И пыль там вихри завила. —

Но звуки скрипки были ей

Понятнее моих речей;

Любовь в дом похоти вошла.

Тогда фальшивым стал мотив,

Стих вальс, танцоров утомив,

Исчезла цепь теней ночных.

Как дева робкая, заря,

Росой сандалии сребря,

Вдоль улиц крадется пустых.

Перевод Ф. Сологуба

БАЛЛАДА РЕДИНГСКОЙ ТЮРЬМЫ

I

Гвардейца красит алый цвет,

Да только не такой.

Он пролил красное вино,

И кровь лилась рекой,

Когда любимую свою

Убил своей рукой.

Он вышел на тюремный двор,

Одет в мышиный цвет,

Легко ступал он, словно шел

На партию в крикет,

Но боль была в его глазах,

Какой не видел свет.

Но боль, какой не видел свет,

Плыла, как мгла, из глаз,

Уставленных в клочок небес,

Оставленный для нас,

То синий и таинственный,

То серый без прикрас.

Был час прогулки. Подышать

Нас вывели во двор.

Гадал я, глядя на него:

Вандал? великий вор?

Вдруг слышу: «Вздернут молодца,

И кончен разговор».

О боже! стены, задрожав,

Распались на куски,

И небо пламенным венцом

Сдавило мне виски,

И сгинула моя тоска

В тени его тоски.

Я понял, как был легок шаг —

Шаг жертвы — и каким

Гнетущим страхом он гоним,

Какой тоской томим:

Ведь он любимую убил,

И казнь вершат над ним.

Любимых убивают все,

Но не кричат о том.

Издевкой, лестью, злом, добром,

Бесстыдством и стыдом,

Трус — поцелуем похитрей,

Смельчак — простым ножом.

Любимых убивают все,

Казнят и стар и млад,

Отравой медленной поят

И Роскошь, и Разврат,

А Жалость — в ход пускает нож,

Стремительный, как взгляд.

Любимых убивают все —

За радость и позор,

За слишком сильную любовь,

За равнодушный взор,

Все убивают — но не всем

Выносят приговор.

Не всем постыдной смерти срок

Мученье назовет,

Не всем мешок закрыл глаза

И петля шею рвет,

Не всем — брыкаться в пустоте

Под барабанный счет.

Не всем молчанье Сторожей —

Единственный ответ

На исступленную мольбу,

На исступленный бред,

А на свободу умереть —

Безжалостный запрет.

Не всем, немея, увидать

Чудовищный мираж:

В могильно-белом Капеллан,

В могильно-черном Страж,

Судья с пергаментным лицом

Взошли на твой этаж.

Не всем — тюремного Врача

Выдерживать осмотр.

А Врач брезгливо тороплив

И безразлично бодр,

И кожаный диван в углу

Стоит как смертный одр.

Не всем сухой песок тоски

Иссушит жаждой рот:

В садовничьих перчатках, прост,

Палач к тебе войдет,

Войдет — и поведет в ремнях,

И жажду изведет.

Не всех при жизни отпоют.

Не всем при сем стоять.

Не всем пред тем, как умереть,

От страха умирать.

Не всем, на смерть идя, свою

Могилу увидать.

Не всех удушье захлестнет

Багровою волной,

Не всех предательски казнят

Под серою стеной,

Не всех Кайафа омочил

Отравленной слюной.

II

И шесть недель гвардеец ждал,

Одет в мышиный цвет,

Легко ступал он, словно шел

На партию в крикет,

Но боль была в его глазах,

Какой не видел свет.

Но боль, какой не видел свет,

Плыла, как мгла, из глаз,

Уставленных в клочок небес,

Оставленный для нас,

То розовый и радостный,

То серый без прикрас.

Рук не ломал он, как иной

Глупец себя ведет,

Когда Отчаянье убьет

Надежды чахлый всход, —

Он тихим воздухом дышал,

Глядел на небосвод.

Рук не ломал он, не рыдал,

Не плакал ни о чем,

Но воздух пил и свет ловил

Полураскрытым ртом,

Как будто луч лился из туч

Лекарственным вином.

Мы в час прогулки на него

Смотрели, смущены,

И забывали, кем и как

Сюда заключены,

За что, насколько. Только мысль:

Его казнить должны.

Мы холодели: он идет,

Как на игру в крикет.

Мы холодели: эта боль,

Какой не видел свет.

Мы холодели: в пустоту

Ступить ему чуть свет.

В зеленых листьях дуб и вяз

Стоят весной, смеясь,

Но древо есть, где листьев несть,

И все ж, за разом раз,

Родится Плод — когда сгниет

Жизнь одного из нас.

Сынов Земли всегда влекли

Известность и успех,

Но нашумевший больше всех,

Взлетевший выше всех

Висит в петле — и на Земле

Прощен не будет Грех.

Весною пляшут на лугу

Пастушки, пастушки.

Порою флейты им поют,

Порой поют смычки.

Но кто б из нас пустился в пляс

Под пение Пеньки?

И мы дрожали за него

И в яви и во сне:

Нам жить и жить, ему — застыть

В тюремной вышине.

В какую тьму сойти ему?

В каком гореть огне?

И вот однажды не пришел

Он на тюремный двор.

Что означало: утвержден

Ужасный приговор,

Что означало: мне его

Не встретить с этих пор.

Два чёлна в бурю; две судьбы

Свел на мгновенье Рок.

Он молча шел, я рядом брел,

Но что сказать я мог?

Не в ночь святую мы сошлись,

А в день срамных тревог.

Две обреченные души —

Над нами каркнул вран.

Бог исцеляющей рукой

Не тронул наших ран.

Нас Мир изгнал, нас Грех избрал

И кинул в свой капкан.

III

Тут камень тверд, и воздух сперт,