Стихотворения, 1929-1930 - [4]

По камню парень,

       по лестнице

                вниз.

Оплеван

      и уничтожен.

«Положим, братцы,

           что он —

            коммунист,

а я, товарищи,

      кто же?»

В раздумьи

    всю ночь

         прошатался тенью,

а издали,

      светла,

нацелилась

    и шла к учреждению

чистильщика солнца

        метла.

[1929]

Они и мы >*

В даль глазами лезу я…

Низкие лесёнки;

мне

 сия Силезия

влезла в селезенки.

Граница.

      Скука польская.

Дальше —

    больше.

От дождика

       скользкая

почва Польши.

На горизонте —

       белое.

Снега

  и Негорелое^*.

Как приятно

        со́ снегу

вдруг

     увидеть сосенку.

Конешно —

       березки,

снегами припарадясь,

в снежном

    лоске

большущая радость.

Километров тыщею

на Москву

    рвусь я.

Голая,

  нищая

бежит

  Белоруссия.

Приехал —

    сошел у знакомых картин:

вокзал

   Белорусско-Балтийский.

Как будто

    у про́клятых

         лозунг один:

толкайся,

    плюйся

       да тискай.

Му́ка прямо.

Ездить —

    особенно.

Там —

   яма,

здесь —

      колдобина.

Загрустил, братцы, я!

Дыры —

       дразнятся.

Мы

 и Франция…

Какая разница!

Но вот,

   врабатываясь

         и оглядывая,

как штопается

      каждая дырка,

насмешку

    снова

      ломаешь надвое

и перестаешь

     европейски фыркать.

Долой

  подхихикивающих разинь!

С пути,

   джентльмены лаковые!

Товарищ,

    сюда становись,

          из грязи́

рабочую

      жизнь

      выволакивая!

[1929]

Кандидат из партии >*

Сколько их?

       Числа им нету.

Пяля блузы,

       пяля френчи,

завели по кабинету

и несут

   повинность эту

сквозь заученные речи.

Весь

 в партийных причиндалах,

ноздри вздернул —

        крыши выше…

Есть бумажки —

       прочитал их,

нет бумажек —

      сам напишет.

Все

 у этаких

       в порядке,

не язык,

   а маслобой…

Служит

   и играет в прятки

с партией,

    с самим собой.

С классом связь?

       Какой уж класс там!

Классу он —

     одна помеха,

Стал

 стотысячным баластом.

Ни пройти с ним,

       ни проехать.

Вышел

   из бойцов

       с годами

в лакированные душки…

День пройдет —

       знакомой даме

хвост

     накрутит по вертушке.

Освободиться бы

            от ихней братии,

удобней будет

      и им

        и партии.

[1929]

Монте-Карло >*

Мир

 в тишине

      с головы до пят.

Море —

      не запятни́тся.

Спят люди.

    Лошади спят.

Спит —

   Ницца.

Лишь

  у ночи

     в черной марле

фары

    вспыхивают ярки —

это мчится

    к Монте-Карле

автотранспорт

      высшей марки.

Дым над морем —

       пух как будто,

продолжая пререкаться,

это

 входят

    яхты

         в бухты,

подвозя американцев.

Дворцы

   и палаццо

        монакского принца^*…

Бараны мира,

     пожалте бриться!

Обеспечены

        годами

лет

 на восемьдесят семь,

дуют

    пиковые дамы,

продуваясь

    в сто систем.

Демонстрируя обновы,

выигравших подсмотрев,

рядом

  с дамою бубновой

дует

 яро

   дама треф.

Будто

     горы жировые,

дуют,

     щеки накалив,

настоящие,

    живые

и тузы

   и короли.

Шарик

   скачет по рулетке,

руки

 сыпят

    франки в клетки,

трутся

  карты

     лист о лист.

Вздув

      карман

      кредиток толщью

— хоть бери

        его

          наощупь! —

вот он —

        капиталист.

Вот он,

   вот он —

          вор и лодырь —

из

   бездельников-деляг,

мечет

     с лодырем

       колоды,

мир

 ограбленный

       деля.

Чтобы после

        на закате,

мозг

 расчетами загадив,

отягчая

   веток сеть,

с проигрыша

     повисеть.

Запрут

   под утро

         азартный зуд,

вылезут

   и поползут.

Завидев

   утра полосу,

они ползут,

    и я ползу.

Сквозь звезды

      утро протекало;

заря

 ткалась

    прозрачно, ало,

и грязью

      в розоватой кальке

на грандиозье Монте-Карло

поганенькие монтекарлики.

[1929]

Вонзай самокритику! >*

Наш труд

       сверкает на «Гиганте»^*,

сухую степь

       хлебами радуя.

Наш труд

       блестит.

       Куда ни гляньте,

встает

      фабричного оградою,

Но от пятна

    и солнца блеск

не смог

   застраховаться, —

то ляпнет

    нам

     пятно

        Смоленск,

то ляпнут

    астраханцы^*.

Болезнь такая

      глубока,

не жди,

   газеты пока

статейным

    гноем вытекут, —

ножом хирурга

      в бока

вонзай самокритику!

Не на год,

    не для видика

такая

    критика.

Не нам

   критиковать крича

для спорта

    горластого,

нет,

 наша критика —

         рычаг

и жизни

      и хозяйства.

Страна Советов,

       чисть себя —

нутро и тело,

чтоб, чистотой

      своей

         блестя,

республика глядела.

Чтоб не шатать

      левей,

         правей

домину коммунизма,

шатающихся

        проверь

своим

   рабочим низом.

Где дурь,

      где белых западня,

где зава

   окружит родня —

вытравливай

        от дня до дня

то ласкою,

    то плетью,

чтоб быстро бы

         страну

         поднять,

идя

 по пятилетью.

Нам

 критика

       из года в год

нужна,

   запомните,

как человеку —

         кислород,

как чистый воздух —

         комнате.

[1929]

Два соревнования >*

Европу

   огибаю

      железнодорожным туром

и в дымные дни

       и в ночи лунные.

Черт бы ее взял! —

          она не дура,

она, товарищи,

      очень умная,

Здесь

     на длинные нити расчета

бусы часов

    привыкли низаться,

здесь

    каждый

        друг с другом

             спорит до черта

по всем правилам рационализации.

Французы соревнуются

          с англичанами рыжими:

кто

 из рабочего

         больше выжмет.

Соревнуются партии

         («рабочая»

             наипаче!),

как бы

   рабочего

      почище околпачить.

В полицейской бойне,