Стихотворения (1912-1917) - [9]

умную морду трамвая.

В дом уйду.

Прилипну к обоям.

Где роза есть нежнее и чайнее?

Хочешь —

тебе

рябое

прочту "Простое как мычание"?

Для истории

Когда все расселятся в раю и в аду,

[10]

земля итогами подведена будет —

помните:

в 1916 году

из Петрограда исчезли красивые люди.

[1916]

Дешевая распродажа

Женщину ль опутываю в трогательный роман,

просто на прохожего гляжу ли —

каждый опасливо придерживает карман.

Смешные!

С нищих —

что с них сжулить?

Сколько лет пройдет, узнают пока —

кандидат на сажень городского морга —

я

[10]

бесконечно больше богат,

чем любой Пьерпонт Морган.

Через столько-то, столько-то лет

— словом, не выживу —

с голода сдохну ль,

стану ль под пистолет —

меня,

сегодняшнего рыжего,

профессор_а_ разучат до последних йот,

как,

[20]

когда,

где явлен.

Будет

с кафедры лобастый идиот

что-то молоть о богодьяволе.

Скл_о_нится толпа,

лебезяща,

суетна.

Даже не узнаете —

я не я:

[30]

облысевшую голову разрисует она

в рога или в сияния.

Каждая курсистка,

прежде чем лечь,

она

не забудет над стихами моими замлеть.

Я — пессимист,

знаю —

вечно

будет курсистка жить на земле.

[40]

Слушайте ж:

все, чем владеет моя душа,

— а ее богатства пойдите смерьте ей! —

великолепие,

что в вечность украсит мой шаг,

и самое мое бессмертие,

которое, громыхая по всем векам,

коленопреклоненных соберет мировое вече, —

все это — хотите? —

сейчас отдам

[50]

за одно только слово

ласковое,

человечье.

Люди!

Пыля проспекты, топоча рожь,

идите со всего земного лона.

Сегодня

в Петрограде

на Надеждинской

ни за грош

[60]

продается драгоценнейшая корона.

За человечье слово —

не правда ли, дешево?

Пойди,

попробуй, —

как же,

найдешь его!

[1916]

Мрак

Склоняются долу солнцеподобные лики их

И просто мрут,

и давятся,

и тонут.

Один за другим уходят великие,

за мастодонтом мастодонт…

Сегодня на Верхарна обиделись небеса.

Думает небо —

дай

[10]

зашибу его!

Господи,

кому теперь писать?

Неужели Шебуеву?

Впрочем —

пусть их пишут.

Не мне в них рыться.

Я с характером.

Вол сам.

От чтенья их

[20]

в сердце заводится мокрица

и мозг зарастает густейшим волосом.

И писать не буду.

Лучше

проверю,

не широка ль в «Селекте» средняя луза.

С Фадеем Абрамовичем сяду играть в ок_о_.

Есть

у союзников французов

хорошая пословица:

[30]

"Довольно дураков".

Пусть писатели начинают.

Подожду.

Посмотрю,

какою дрянью заначиняют

чемоданы душ.

Вспомнит толпа о половом вопросе.

Дальше больше оскудеет ум ее.

Пойдут на лекцию Поссе:

"Финики и безумие".

[40]

Иззахолустничается.

Станет — Чита.

Футуризмом покажется театр Мосоловой.

Дома запрется —

по складам

будет читать

"Задушевное слово".

Мысль иссушится в мелкий порошок.

И когда

останется смерть одна лишь ей,

[50]

тогда…

Я знаю хорошо —

вот что будет дальше.

Ко мне,

уже разукрашенному в проседь,

придет она,

повиснет на шею плакучей ивою:

"Владимир Владимирович,

милый" —

попросит —

[60]

я сяду

и напишу что-нибудь

замечательно красивое.

[1916]

Лунная ночь Пейзаж

Будет луна.

Есть уже

немножко.

А вот и полная повисла в воздухе.

Это бог, должно быть,

дивной

серебряной ложкой

роется в звезд ух_е_.

[1916]

Следующий день

Вбежал.

Запыхался победы гонец:

"Довольно.

К веселью!

К любви!

Грустящих к черту!

Уныньям конец!"

Какой сногсшибательней вид?

Цилиндр на затылок.

[10]

Штаны — пила.

Пальмерстон застегнут наглухо.

Глаза —

двум солнцам велю пылать

из глаз

неотразимо наглых.

Афиш подлиннее.

На выси эстрад.

О, сколько блестящего вздора вам!

Есть ли такой, кто орать не рад:

[20]

"Маяковский!

Браво!

Маяковский!

Здо-ро-воо!"

Мадам, на минуту!

Что ж, что стара?

Сегодня всем целоваться.

За мной!

Смотрите,

сие — ресторан,

[30]

Зал зацвел от оваций.

Лакеи, вин!

Чтобы все сорта.

Что рюмка?

Бочки гора.

Пока не увижу дно,

изо рта

не вырвать блестящий кран…

Домой — писать.

Пока в крови

[40]

вино

и мысль тонка.

Да так,

чтоб каждая палочка в "и"

просилась:

"Пусти в канкан!"

Теперь — на Невский.

Где-то

в ногах

толпа — трусящий заяц,

[50]

и только

по дамам прокатывается:

"Ах,

какой прекрасный мерзавец!"

[1916]

В. Я. Брюсову на память

"Брюсов выпустил окончание поэмы Пушкина "Египетские ночи". Альманах "Стремнины".

Разбоя след затерян прочно

во тьме египетских ночей.

Проверив рукопись

построчно,

гроши отсыпал казначей.

Бояться вам рожна какого?

Что

против — Пушкину иметь?

Его кулак

навек закован

в спокойную к обиде медь!

[1916]

Хвои

Не надо.

Не просите.

Не будет елки.

Как же

в лес

отп_у_стите папу?

К нему

из-за леса

ядер осколки

[10]

протянут,

чтоб взять его,

хищную лапу.

Нельзя.

Сегодня

горящие блестки

не будут лежать

под елкой

в вате.

Там —

[20]

миллион смертоносных _о_сок

ужалят,

а раненым ваты не хватит.

Нет.

Не зажгут.

Свечей не будет.

В море

железные чудища лазят.

А с этих чудищ

злые люди

[30]

ждут:

не блеснет ли у _о_кон в глазе.

Не говорите.

Глупые речь заводят:

чтоб дед пришел,

чтоб игрушек ворох.

Деда нет.

Дед на заводе.

Завод?

Это тот, кто делает порох.

[40]

Не будет музыки.

Р_у_ченек

где взять ему?

Не сядет, играя.

Ваш брат

теперь,

безрукий мученик,

идет, сияющий, в воротах рая.

Не плачьте.

Зачем?

[50]

Не хмурьте личек.

Не будет —

что же с того!

Скоро

все, в радостном кличе

голоса сплетая,

встретят новое Рождество.

Елка будет.

Да какая —

не обхватишь ствол.

[60]

Навесят на елку сиянья разного.

Будет стоять сплошное Рождество.

Так что

даже —

надоест его праздновать.

[1916]

Себе, любимому, посвящает эти строки автор

Четыре.

Тяжелые, как удар.

"Кесарево кесарю — богу богово".